Per anus ad astra
Главы I-III
Главы IV-VI
Главы VII-IX
Название: Фотоальбом
Автор: Цикламино
Бета: Блейн
Пейринг: Джим Мориарти/Джон Уотсон
Жанр: ангст, романс
Рейтинг: R
Саммари: О фотографиях и о войне. А ещё – о воде и об иссушающей жажде.
Примечание: Посвящается Владимир Ильич Ленский, самому замечательному катализатору на свете
Размер: макси (~ 33000 слов)
Статус: закончен.
Глава X
Глава X
Диван в комнате отдыха на этот раз кем-то оккупирован, и Джон составляет два кресла вместе, потому что не представляет, как придёт домой и встретится с Шерлоком.
Он ложится, согнув колени, чтобы поместиться на импровизированной постели, и накрывается собственной курткой. Мысли не дают ему уснуть; он прокручивает заново и заново в воспоминаниях всё, что с ним случилось за последние дни, и чувствует себя так, будто попал между кусками веревки, как следует затянутыми в морской узел.
Джон не знает, как этот узел можно развязать, да и можно ли. Он закрывает глаза и съеживается под курткой, потому что от недосыпа его знобит. Хорош врач, неспособный помочь себе самому.
Зачем тебе нужно было это делать, Шерлок, произносит Джон беззвучно, чтобы никого не разбудить. Зачем, ты сделал только хуже.
Может быть, он догадался, приходит в голову Джону, и он беспокойно переворачивается на другой бок. Всякая поза неудобна, во всяком положении — холодно, и какая-нибудь конечность начинает затекать. Если Шерлок догадался, что случилось в Афганистане, каким-то непостижимым для простого смертного способом понял, узнал, вычислил...
Ещё несколько дней назад Джон надеялся на это и хотел этого — чтобы Шерлок понял. Но сейчас такая мысль приводит его в неподдельный ужас, несмотря на то, что он не может толком объяснить себе, чего именно боится.
Может быть, того, что теперь никогда не будет как раньше.
Джон не может предугадать, что предпримет Шерлок. И что предпримет Мориарти — тоже.
Он безуспешно пытается заснуть и одновременно спрогнозировать ближайшие действия двоих человек, каждый из которых умнее Джона на порядок, когда неожиданно получает ответ на свой вопрос. По крайней мере, на часть его.
Его телефон звонит — вернее, жужжит, поскольку Джон заранее предусмотрительно перевел его в режим вибрации, чтобы случайно не разбудить вымотавшихся коллег.
Номер не определен.
Джон зарывается под куртку с головой и слушает мерное жужжание телефона ровно двадцать девять секунд, после чего подносит его к уху.
— Скучаешь по мне, Джонни? — мурлычет голос Мориарти в трубке, такой сиропный, что Джону кажется — ещё немного, и ухо слипнется. — Не можешь заснуть даже после смены, думаешь обо мне?
Твою мать, думает Джон. Мудак, какой непревзойдённый мудак.
— Я бы сказал наоборот, — говорит он очень тихо, подоткнув рукав куртки под щеку. Ноги мерзнут, и бедро болит невыносимо. — Тебе нечего делать, и ты думаешь обо мне. Следишь за мной, камеру поставил в комнате отдыха, мечтаешь услышать мой голос.
Джону нечего больше терять; вчера днём он потерял Шерлока, и после этого он чувствует себя, помимо прочего, странно свободным — должно быть, так чувствуют себя смертники, подрывающие себя в универмагах и метро.
— Я так люблю, когда ты показываешь зубки, — Мориарти, кажется, искренне рад попыткам Джона огрызнуться.
Джон жалеет на миг, что не видит лица Мориарти и не может понять, действительно ли его последняя реплика не попала в цель.
— Заведи себе ручную белку, — советует Джон, прикрыв глаза. Перед его внутренним взором моментально возникает лицо Мориарти — как на той самой фотографии, что лежит дома в фотоальбоме. — Насмотришься на зубы так, что тошно станет.
Мориарти смеётся, звонко и неудержимо, как подросток.
— Как поживаешь, дорогуша? — спрашивает Мориарти с показным участием, словно назойливая престарелая тетушка. — Не слишком ли устаешь на работе? Нормально ли питаешься? Не ссоришься ли с Шерлоком?
Джон вздрагивает.
Неужели у него камеры и на Бейкер-стрит? Нет, не может быть, ни в коем случае, это блеф и догадки.
— Зачем ты позвонил? — спрашивает Джон, уставший от игр. — Чего ты хочешь?
— Тебя, Джонни, — голос Мориарти звучит чуть удивленно, будто он ожидал от Джона большей проницательности. — Разумеется, я хочу тебя. Толкуй мои слова в меру своей испорченности.
И он снова смеётся; Джон сжимает трубку, чувствуя, как внезапно вспотела ладонь.
Как можно играть в игры без правил, игры, не имеющие начала и конца?
— Я сейчас положу трубку, — зачем-то предупреждает Джон вместо того, чтобы просто выключить телефон безо всяких предисловий.
— «Сейчас», как видно, понятие растяжимое, — замечает Мориарти, для пущей убедительности своих слов выдержав паузу секунд в пять. — Ты просто не хочешь со мной расставаться, Джонни, в этом всё дело.
— И давно ты подрабатываешь психоаналитиком на полставки? — фыркает Джон, забывая, что нужно вести себя тихо.
— Увы, это не работа, за задушевные беседы с тобой мне никто не платит, — сокрушенно отзывается Мориарти. — Оцени, Джонни: я трачу на них собственные деньги и даже не прошу тебя перезвонить.
Шут гороховый, думает Джон. Паяц.
— Иди на хрен, — шепотом выдыхает он в трубку, слыша, как ворочается во сне кто-то из двоих, спящих на диване.
— Ты предлагаешь мне это сразу же после нашего первого поцелуя, дорогуша? Какой ты раскованный! — радуется Мориарти. — У тебя или у меня?
Джона неожиданно разбирает смех; он корчится на креслах, ударяясь о подлокотники ступнями, спиной и макушкой, затыкает себе рот воротником куртки, но истерический смех рвётся наружу вместе с сухими всхлипами.
— Ты сладкий мальчик, Джонни, — шепчет Мориарти в трубку; Джон всё ещё смеётся, уже совершенно беззвучно, просто вздрагивая, уткнувшись лбом в шершавую обивку кресла. Его рука, держащая телефон у уха, словно закостенела, и он не в силах ею двинуть. — Тебя сладко целовать. Ты очень отзывчивый, очень смелый. Я ещё не встречал таких, как ты.
Джону уже совершенно не смешно, но он почему-то продолжает слушать.
— Ты знаешь, кто я такой, — свистящий шепот Мориарти ввинчивается Джону прямо в мозг, минуя препятствия наподобие барабанной перепонки. — Ты видел столько преступлений, которые я совершил, но ты всё ещё думаешь обо мне, пока лежишь после ночной смены на неудобных креслах. Всё в тебе должно протестовать против этих мыслей, не так ли, Джонни. Ты не можешь забыть то, что должен забыть, и это медленно убивает тебя, — Джон слышит дыхание Мориарти; сердце бьётся где-то у самого горла, ненормально быстро. — Сводит тебя с ума. Переворачивает весь твой крохотный мирок, построенный на Хартии вольностей, клятве Гиппократа и воинском уставе. Это невероятно, невероятно лестно.
— Какая впечатляющая речь, — говорит Джон, до боли вцепившись пальцами в подлокотник под прикрытием куртки. — Долго сочинял, наверное.
— Ну что ты, — Мориарти смешливо хмыкает, и Джон чувствует, как этот смешок отдается болью в его многострадальной голове, и без того от усталости пустой, как хэллоуинская тыква. — Ты себя недооцениваешь, Джонни, ты способен вдохновить на маленький спонтанный спич.
— Жаль только, что весь твой спич пропал впустую, — отвечает Джон. — Я уже почти заснул, когда ты позвонил. И думал я не о тебе.
Мориарти молчит. Джон ждёт немного, прежде чем добавить, благодаря небеса за то, что ему не приходится врать Мориарти в лицо, и, возможно, по телефону он не будет разоблачен немедленно:
— Я думал о Шерлоке.
В общем-то, это не такое уж и вранье. Джон в последнее время очень щепетильно взвешивает свои слова на предмет искренности, и в этих конкретных словах правды много — о Шерлоке Джон тоже думал. То есть, тоже старался не думать, но такие подробности Мориарти совершенно ни к чему.
— Ты врёшь мне и не краснеешь, дорогуша, — укоризненно отзывается Мориарти. — Ай-яй-яй, как же тебе не стыдно.
— Во-первых, — педантично указывает Джон, — ты не можешь видеть, краснею я или нет, если только не вшил камеру в подкладку моей куртки. Во-вторых, с чего ты взял, что я вру? С чего ты взял, что ты преследуешь меня в мыслях так же неотступно, как я преследую тебя?
Джон положительно горд собой. С тех самых пор, как он убедил родителей в том, что ориентация Гарри — это совершенно нормальное дело в наши дни, и не стоит из-за этого затевать скандал с публичным отречением от дочери, он не произносил такой взвешенной и аргументированной речи.
— Ты плохо умеешь пудрить мне мозги, Джонни, — отзывается Мориарти после секундного раздумья. — Впрочем, не сказал бы, что это минус в моих глазах.
— А ты плохо умеешь оценивать ситуацию, — огрызается Джон. Он привык доводить до конца то, что начал, даже если это такое заведомо безнадежное и сомнительное по сути своей дело, как запудривание мозгов Мориарти. — Твоя самовлюбленность застит тебе глаза. Если ты перестанешь задирать нос так, что становится видно, сколько соплей у тебя в пазухах, то до тебя обязательно дойдёт, что единственный, кто пудрит тебе мозги, — это ты сам.
— Твоя способность сопротивляться очевидному превосходит все ожидания, — почти воркует ничуть не расстроенный отпором Джона Мориарти. — Жди, Джонни, мы скоро встретимся. Правда, не знаю, считать эту грядущую встречу за первое свидание или за полуторное, но, полагаю, это не так уж и существенно.
Мориарти замолкает, и Джон решает уже было, что тот отключился; но Мориарти не может уйти, не обернувшись, чтобы выпустить парфянскую стрелу:
— Ты поцелуешь меня снова, Джонни. И я поцелую тебя.
Шепот Мориарти затихает в мыслях Джона постепенно, отдаваясь эхом.
Джон зажмуривается накрепко, заталкивает телефон между спинкой и сиденьем и вжимается пахом в упругую поверхность кресла.
У него стоит так, как не стояло в шестнадцать на постер с обнаженной Мадонной.
* * *
Джон просыпается около пяти вечера, с ноющей головой и дурным привкусом во рту, без единого четкого воспоминания о том, что ему снилось, кроме кошмара о повешении за неведомые преступления, — как выясняется, вызванного обмотавшимся вокруг шеи рукавом куртки.
Нужно сходить домой, думает он, глядя в потолок. Нельзя остаться жить в больнице только потому, что Шерлок знает.
Это слабость и трусость. Джон не может позволить себе ни того, ни другого.
В конце концов, Шерлок, скорее всего, последует просьбе Джона и больше так не сделает. Всё остальное, что может сделать Шерлок, внушает Джону куда меньше опасений, несмотря на то, что степень непредсказуемости Шерлока ему известна лучше, чем кому бы то ни было другому.
Все планы Джона встретить проблемы лицом к лицу, как настоящий мужчина, пропадают втуне, когда он добирается до дома и выясняет, что Шерлока там нет. Можно спокойно переодеться, принять душ, поесть и лечь спать в нормальную постель, благо сегодня не на работу — только через два дня.
Джон находится как раз где-то посередине третьего пункта, когда включенный для фонового шума телевизор перестает радовать слух жизнерадостными рекламными песенками и начинает рассказывать Джону сегодняшние новости.
— Около полудня, — взволнованно сообщает молоденькая дикторша, — был взорван поезд, отбывший с Паддингтонского вокзала по направлению Лондон-Телфорд. Точное количество погибших пока не установлено, пострадавшие направляются в семь городских больниц. В данный момент спасатели продолжают разбирать завалы в поисках уцелевших, полиция прилагает все усилия для установления личности раненых.
Невидимый оператор демонстрирует панораму, знакомую Джону до мелочей; это такой же взрыв, как и любой из сотен тех, что он видел в Афганистане. Кровь, обломки металла и дерева, хаос, завалы; из нового — только люди в форме спасателей, и голубоглазый хмурый бобби с нашивками сержанта, отказывающийся давать комментарии.
Не добившись комментария, камера плавно наезжает на краешек горы перепачканных чьими-то останками обломков.
Вилка выпадает из рук Джона.
Зацепившись за острый край неровного куска металла, синий шарф Шерлока вяло шевелится на ветру.
Джон ни разу не видел такого шарфа на ком-то другом.
«Шерлок, где ты?» — набирает он, не сразу попадая пальцами по нужным кнопкам. Его бьёт такая дрожь, что он не может отпить глоток чая.
Если ему придётся заново пережить всё то, что он пережил за три недели, пока Шерлок был в коме, он не вынесет этого.
Если повезет, и после этого взрыва Шерлок опять отделается всего лишь комой, а не смертью.
Джон вспоминает молитвы, которым его в детстве учила мать, и шепчет их одними губами.
— Ответственность за террористический акт взяла на себя до сих пор неизвестная группировка исламских экстремистов, называющая себя «Воины Аллаха», — корреспондент стоит у самого края горы обломков, не обращая внимания на неприязненные взгляды спасателей.
Ветер полощет шарф Шерлока; бахрома задевает штанину корреспондента.
«Шерлок, ответь немедленно. Это срочно».
— Лидер группировки Мохаммед Али требует вывода иностранных войск из Афганистана, угрожая в противном случае новыми жертвами.
«Срочно ответь мне! Где ты? Ты в порядке?»
Джон набирает номер Шерлока и слушает гудки.
Шерлок не берет трубку.
Джон подхватывается с места, лихорадочно натягивает куртку и наспех завязывает шнурки на ботинках.
Его телефон разражается трелью.
«Шерлок чувствует себя отлично», читает Джон. «Как тебе мой небольшой сюрприз?»
Джон чувствует, как кровь отливает от лица.
«Отпусти его», — пишет он, стиснув зубы, чтобы не кричать. — «Я сделаю всё, что ты хочешь».
«Ты уверен, Джонни, что готов исполнить своё опрометчивое обещание?»
«Да. Отпусти его».
«В таком случае, встретимся через полчаса в Гайд-парке. Направо от входа и двести метров вглубь».
* * *
Дозвониться до Майкрофта удаётся только тогда, когда Джон уже входит в Гайд-парк.
— Шерлок у Мориарти, — выпаливает Джон, оглядываясь — нет ли поблизости соглядатаев или просто любопытных прохожих.
— Почему вы так решили, доктор Уотсон? — Майкрофт, кажется, не воспринимает Джона всерьёз.
Джон объясняет, захлёбываясь словами, путаясь в них, — про Мохаммеда Али, про шарф, про СМС.
— Где вы сейчас? — спрашивает Майкрофт, теряя всё своё снисходительное благодушие.
— В Гайд-парке, — Джон оглядывается ещё раз. Вокруг нет ни души.
— Немедленно уходите оттуда, — жестко приказывает Майкрофт.
— Но...
— Шерлок у меня, вас обманули, доктор Уотсон, — перебивает Майкрофт. — Он сидит в кресле напротив меня, прямо сейчас. Немедленно покиньте парк, пока не стали заложником сами.
— Почему он не брал трубку и не отвечал на сообщения? — Джон останавливается посреди аллеи, слишком придавленный облегчением, чтобы последовать приказу-совету старшего Холмса.
— Я думаю, у него были на то веские причины, о которых вам должно быть известно, — отвечает Майкрофт. — Вы уже не в парке?
— Да-да, сейчас, — Джон разворачивается и делает шаг.
И останавливается, потому что в полуметре напротив стоит насмешливо улыбающийся Мориарти.
— Доктор Уотсон? — окликает Майкрофт.
— Он здесь, — говорит Джон, но больше ничего не успевает добавить, потому что Мориарти поднимает руку и стреляет.
Телефон разносит на пластиковые щепки.
Сквозь невнятный шум в заложенных ушах Джон стряхивает с рукава то, что осталось от телефона, и подносит к губам испещренную порезами ладонь, зализывая ранки.
У крови резкий и горький вкус, словно у морской воды.
Мориарти улыбается.
Джон чувствует, как кровь скатывается по шее и капает на куртку.
Он безоружен, в дикой спешке он оставил пистолет дома.
Это не должно помешать ему расправиться с Мориарти голыми руками.
Джон делает шаг к Мориарти, потом ещё один.
Мориарти ждёт, продолжая улыбаться. Против ожиданий, из кустов не высыпает десяток головорезов, чтобы остановить Джона.
В голове у Джона творится что-то странное, некие помехи, словно белый шум, и Мориарти перед глазами иногда двоится, а иногда нет.
Не беда, если будет двоиться, решает про себя Джон. Я убью обоих и не стану разбираться, кто из них настоящий, а кто мне мерещится.
Джон подходит к Мориарти вплотную — так, что чувствует запах пороха от револьвера, смешанный с запахом туалетной воды, так, что видит каждую ресницу Мориарти, каждую трещинку на губах.
Джон берет Мориарти за плечо — то ли чтобы убить, то ли чтобы просто обрести точку опоры.
Мориарти поднимает руки и бережно обхватывает голову Джона обеими ладонями, за виски. Ладони у него сухие и пылают жаром; хотя может быть, это Джона снова знобит.
Джон наклоняется вперед и сталкивается с Мориарти лбами.
Их дыхание смешивается, и Джон чувствует на губах дуновение воздуха — смешок Мориарти.
Джон сжимает плечо Мориарти так, что ключичная кость едва не дробится под нажимом большого пальца, и целует Мориарти в губы.
Мориарти негромко стонет ему в рот, скорее всего, от боли — Джон чувствует слабую вибрацию, от губ к губам, от языка к языку.
Он захватывает зубами нижнюю губу Мориарти, сжимает, зубы скользят, цепляют нежную плоть — и кровь Мориарти смешивается у него на языке с его собственной.
Ладонь Мориарти ложится на затылок Джона.
Больше нет Гайд-парка.
Больше нет взорванного поезда.
Больше нет Шерлока, Майкрофта, миссис Хадсон, Гарри.
Джон чувствует жаркие губы Мориарти на своих губах и гладкую ткань пиджака под своей ладонью, и это всё, что у него есть.
Мориарти отстраняется первым, и Джон закрывает глаза, чтобы не видеть его самодовольного — или удовлетворенного, или разочарованного, или деловитого — лица.
Когда он открывает их, Мориарти уже нет рядом.
Глава XI
Глава XI
Когда Джон, пропахший лекарствами и обклеенный бактерицидными пластырями, возвращается домой, Шерлок ждёт его в гостиной.
— Привет, — говорит Джон, стоя в дверях.
Шерлок молча поднимает взгляд на Джона, и в этом взгляде столько безответной детской обиды и пронзительной взрослой тоски, что Джону становится зябко.
— Хорошо, что с тобой всё в порядке, — неловко произносит Джон.
Кажется, он разучился разговаривать с Шерлоком. Он чувствует себя немым, стоя в дверях и глядя на осунувшееся лицо Шерлока.
Джон знает, что не кто иной, как он сам, — причина и объект этой обиды, этой тоски. Он ненавидит себя за это.
— Присядь, — предлагает Шерлок негромко.
Джон поспешно выполняет просьбу — это меньшее, что он может сделать; если вдуматься, что ещё вообще он может сделать.
— Ты ни у кого не просил помощи, — говорит Шерлок. — Я ошибся — я посчитал, что она тебе в самом деле не нужна.
— Какой помощи я мог попросить? — спрашивает Джон. — У кого и как?
— Я не знаю, — признаётся Шерлок и подтягивает колени к груди, весь голенастый и угловатый, как мальчишка.
— Я не хотел, — говорит Джон после паузы. — Я правда не думал, что...
— Не надо, — перебивает Шерлок, и Джон замолкает. — Не надо, Джон.
Они молчат несколько минут.
— Что ты собираешься делать? — спрашивает Шерлок.
Джон пожимает плечами и сутулится в кресле.
За окном темно; свет фонарей пробивается сквозь стекла. Тени ложатся на лицо Шерлока, резкие, непроглядные.
— Я поймаю его и отправлю в тюрьму, — говорит Шерлок. — Что ты сделаешь тогда?
— Я бы сказал тебе «спасибо», — Джон не уверен, что на самом деле поступил бы именно так, но у него нет других вариантов. Мысленный вакуум, беспомощность, немота. — Но сначала его нужно поймать.
— Он человек, как и все остальные, — указывает Шерлок. — Разумеется, его можно поймать.
— На этом его нельзя поймать, — качает головой Джон. — Наоборот, он ловит на это остальных.
Шерлок внезапно вскакивает с дивана, ступает на столик и спрыгивает на ковер. Джон подавляет инстинктивное желание податься назад.
— Этим он тебя поймал? — яростно спрашивает Шерлок, и его глаза горят гневом, и негодованием, и глубокой болью.
В его взгляде нет ни тени того азарта, которым так восхищался Джон.
— Этим? — Шерлок останавливается прямо перед Джоном, в полушаге. Джон различает темный вьющийся волосок, зацепившийся за пуговицу рубашки. — Тем, что он человек? Ты увидел в нём доброту, трудное детство, черт знает, что ещё, и проникся? Ты помнишь, насколько хладнокровно он убивает? Помнишь, насколько он беспринципен и жесток, помнишь, что он психопат, преступник, что он обмотал тебя взрывчаткой, что он играл со мной, убивая людей? Ты обвинял меня в том, что мне всё равно, живы они или нет, ты был разочарован во мне. Но когда дело доходит до него, ты почему-то закрываешь на всё глаза. Почему, Джон? Я не вижу логического объяснения.
— Я вовсе не закрываю глаза, — протестует Джон. — Я... всё понимаю, вижу и осознаю.
Джон поднимает на Шерлока усталый больной взгляд и добавляет:
— Но это не имеет никакого значения.
Джон больше не ждёт от Шерлока помощи; и не ждёт понимания, потому что сам не может ни понять, ни принять то, что с ним происходит.
— Майкрофт предлагает тебе отправиться в правительственную лечебницу, — говорит Шерлок. — Поправить нервы. Пройти курс у психоаналитика.
У Джона вырывается смешок.
— Нет. Нет, спасибо. Так ему и передай. Или, если у него стоят тут камеры или жучки, пусть ему передадут те, кто слушает этот разговор.
— В моём доме нет камер Майкрофта, — медленно говорит Шерлок. — И не будет. Он знает, какие границы не должен переступать. Почему ты решил, что они здесь есть?
Джон пожимает плечами.
Шерлок отворачивается и отходит к окну. Он стоит, обхватив себя руками за плечи, склонив голову, свет фонарей обрисовывает его силуэт, высвечивает острую скулу и мочку уха.
Джон долго смотрит на него, прежде чем встать и взять с каминной полки фотоаппарат.
Щелчок фотоаппарата заставляет Шерлока ниже склонить голову.
— На столике твой фотоальбом, — говорит он, не оглядываясь. — Не забудь забрать.
Джон не спрашивает, каким образом фотоальбом, оставленный под подушкой в спальне, оказался на столике в гостиной.
* * *
Остаток вечера Джон посвящает проявке фотографий — это занятие требует сосредоточенности и аккуратности и помогает отвлечься. Немного.
Он вынимает из пластиковой ванночки последнюю фотографию и осторожно прицепляет её к веревке, сохнуть. В ванной воняет химикатами, но Джону нравится этот запах, и Шерлок ни разу за несколько недель не возразил — считая, впрочем, себя таким образом вправе захламлять кухню ещё более дурнопахнущими экспериментами.
Джон отдал бы сейчас правую руку, чтобы Шерлок вновь проявил интерес к своим экспериментам, чтобы взял ещё хоть одно дело у Лестрейда.
Я должен с этим покончить, думает Джон, присев на край ванной.
Если долго растягивать пружину, рано или поздно она вырвется из рук. Проще бросить её в плавильный горн прежде, чем она причинит кому-нибудь боль.
Вот только, думает Джон, не опоздал ли я. Не стоило ли пресечь это в самом начале, когда я ещё не имел понятия о том, с чем столкнусь в ближайшие дни.
Впрочем, кто сказал, что я имею такое понятие сейчас?..
Джон сидит в темноте и мысленно перебирает варианты своих действий.
Убить Мориарти, в его же собственных лучших традициях.
Убить себя, как распоследняя тряпка.
Помочь завлечь Мориарти в ловушку и отправить в тюрьму, поспособствовав тем самым торжеству правосудия.
Оставить всё тянуться, как есть, проявив малодушие и не приличествующие мужчине страусиные повадки.
Второй и четвертый варианты Джон отметает. Первый вариант представляется ему трудновыполнимым — настолько Мориарти всегда настороже, всегда чуток и быстр.
Оставшись, по завершении раздумий, наедине с третьим вариантом, Джон бросает вороватый взгляд на дверь ванной, откручивает кран и под звук бьющейся об эмалированное дно воды набирает номер телефона Майкрофта.
* * *
Майкрофт оказывается настолько прав, что Джону становится немного противно. Достаточно раз прогуляться в парке с хорошенькой белокурой Мэри из штата МИ-6, встретить её после фиктивной работы в библиотеке и поцеловать в щеку, проводив до дома, чтобы спровоцировать Мориарти.
Он всего лишь человек, думает Джон, когда на экране нового телефона высвечивается: «Номер не определен».
Эта мысль заставляет сердце Джона болезненно сжаться.
— Алло, — Джон подносит трубку к уху.
— Добрый вечер, Джонни, — голос Мориарти звучит бодро и весело. — Сегодня, если позволишь, я поиграю не в психоаналитика, а в немного другого доктора.
Он понижает голос и заговорщически спрашивает — так тихо, что Джону приходится напрягать слух, чтобы разобрать слова:
— Коллега Уотсон, между нами... обещаю, врачебная тайна, никому ни слова... у вас на неё стоит? Или эта подсадная утка вам даже не нравится?
— Утка? — изумляется Джон. — Я знал, что ты извращенец, но чтобы настолько...
Джон звучит фальшиво и говорит фальшивые слова, он знает это сам. Инструкции, данные Майкрофтом, ясны и недвусмысленны — поддерживать разговор, добиться встречи.
— Не строй из себя большего идиота, чем ты есть, Джонни, — отзывается Мориарти, переходя на прежний тон. — Ты знаешь, и я знаю, и оба мы знаем, что она — человек Большого Брата. Какой грубый план, какая топорность. Чтобы вызвать меня на контакт, можно было постараться и получше, дорогуша.
— Но ведь ты пошёл на контакт, — замечает Джон, решив не отпираться больше.
За этими словами Джона следует пауза.
— У меня возник к тебе вопрос, который я задал в самом начале разговора, — говорит Мориарти почти серьезно. — Потому я и вышел на контакт, дорогуша.
— Неужели ответ на этот глупый вопрос принесет тебе больше удовлетворения, чем наблюдение за тем, как я день за днём хожу с ней на свидания со сворой агентов Майкрофта на хвосте? — спрашивает Джон.
Игра Майкрофта провалена, проиграна подчистую.
Джон продолжает свою собственную.
— Ваши свидания скучны, как труды Гегеля, — Мориарти смеётся. — Можно пользоваться ими, как снотворным, но получить какое-либо удовлетворение — о нет.
— Да, — говорит Джон, прилагая все свои невеликие актерские способности, чтобы звучать естественно.
— Что — да? — уточняет Мориарти вкрадчиво.
— Да, у меня на неё стоит, — отчетливо повторяет Джон.
Мориарти разражается мелким рассыпчатым хихиканьем, как девчонка-старшеклассница; Джон слушает этот беззаботный, горловой и вибрирующий звук, крепко прижав к уху теплую трубку, и не сразу понимает, что звук доносится одновременно из двух источников — из телефона и со спины.
Он оборачивается, опуская руку, уже зная, кого увидит.
Мориарти стоит, прислонившись к стене плечом; в вечернем полумраке его белая футболка чуть светится.
— Ты так и не научился врать мне, Джонни, — говорит он сочувствующе. — Милая мисс Морстен интересует тебя не более, чем моя покойная бабушка.
Пока Джон пытается изыскать достойный ответ, Мориарти приподнимает брови:
— А вот на меня у тебя стоит, Джонни. На мой голос, на мой смех, на моё лицо и тело. Можешь не одергивать свитер, я уже всё заметил.
Мориарти отталкивается от стены и медленно подходит к Джону; его ноздри слегка раздуваются, его походка плавна и скользяща, в его улыбке нет ни намека на веселье.
Джон чувствует себя бандерлогом перед немигающим взором вышедшего на охоту Каа.
Вся его решимость и готовность испаряется, шипя, как вода на песках афганских пустынь.
Вечер выдался холодным, и руки Мориарти уже покрыты гусиной кожей, от запястий до рукавов тонкой футболки. Джон проводит кончиками пальцев по вставшим дыбом тонким волоскам.
Мориарти выдыхает сквозь стиснутые зубы и кладёт ладонь между ног Джона.
Прикосновение похоже на удар электрическим током; Джон вздрагивает всем телом, чувствуя, как вожделение пронзает низ живота, проносится по позвоночнику, оставляя на спине мурашки, и добирается до рта — язык, нёбо, губы мгновенно пересыхают.
Мориарти ведет пальцами снизу вверх, через ткань, касаясь легко, словно птичьим пером.
— Ты всё ещё готов что-то отрицать? — шепчет Мориарти.
Его безумные глаза слишком близко.
Его нежные пальцы слишком близко.
Его заострившиеся под тканью соски слишком близко.
Джон рывком дергает его на себя.
Пуля, выпущенная одним из агентов Майкрофта, наконец-то добравшимся до порученного объекта, пролетает мимо плеча Джона.
Мориарти не удерживает равновесия; они падают и катятся по земле.
Джон оказывается сверху и пригвождает запястья Мориарти к асфальту.
Мориарти не сопротивляется — лишь выгибается, прижимаясь бедрами к бедрам Джона.
Соприкосновение через несколько слоёв одежды подобно наркотическому приходу; подобно резкому свету после долгих часов темноты; подобно боли, переступившей грань мучения и превратившейся в наслаждение.
Джон сдавленно стонет, его руки дрожат, не в силах держать сотрясаемое спазмами оргазма тело, и Мориарти под ним выдыхает особенно резко и громко, и распахивает глаза очень широко, и приоткрывает губы в беззвучном крике.
— Встать!
Агент Майкрофта, неприметный лысеющий человечек, целится в них из пистолета, не будучи, похоже, вполне уверен, правильно ли поступает.
Джон откатывается в сторону, выпуская Мориарти; последний садится и неторопливо поправляет задравшуюся футболку.
— Джеймс Мориарти, вы арестованы по подозрению в убийствах, организации терактов, похищении людей, грабеже... — монотонно перечисляет агент, не спуская с Мориарти пистолета. — Вы имеете право хранить молчание...
Мориарти, закончивший приглаживать растрепавшиеся волосы, не настроен узнать больше о своих правах. Во всяком случае, не в этот раз.
Он подсекает агента под колени и мгновенно отшатывается — пуля выбивает из асфальта фонтанчик искр. Он наступает на руку упавшего агента всем своим весом, заставляя выпустить пистолет, и ударяет носком кроссовки в горло.
Всё происходит не дольше, чем за два с половиной удара сердца Джона.
Джон привстаёт и дотягивается до пистолета. Мориарти оборачивается только тогда, когда Джон уже целится.
— Больше нас никто не потревожит, — говорит Мориарти, ничуть не удивленный. — Этот как-то ускользнул от моих людей, остальные обезврежены. Только ты и я, Джонни. Если ты не застрелишь меня, я опять уйду безнаказанным.
— Ты говоришь так, будто хочешь быть застреленным, — хрипло отвечает Джон.
— Я говорю так, потому что хочу знать — хочешь ли ты застрелить меня, — поясняет Мориарти снисходительно. — Не подозревал в тебе замашек взбалмошной египетской царицы, Джонни, — убивать всякого, с кем ты займёшься сексом.
Джон судорожно сглатывает.
— Мы не занимались сексом.
— Помилуй, дорогуша, чем же мы с тобой занимаемся уже сколько недель подряд? — Мориарти кажется беспредельно изумленным, и только его глаза смеются, выдавая фарс и издевку. — Я согласен пойти на компромисс и назвать это прелюдией, но больше никаких уступок, мальчик мой.
Джон продолжает держать Мориарти на прицеле.
Мориарти облизывает губы.
— Я бы хотел, чтобы ты отымел меня этим пистолетом, — шепчет он, и Джон роняет пистолет на мостовую, потому что это последнее, что он ожидал услышать.
Пистолет стреляет от удара; пуля прошивает штанину джинсов Мориарти, не задев плоть.
— Я бы хотел, чтобы ты кончил, глядя на меня, на то, как я корчусь от боли и удовольствия, вгоняя в меня ствол заряженного пистолета снова и снова, — шепчет Мориарти, его глаза лихорадочно блестят, его слова обволакивают душной липкой паутиной, Джон задыхается, но не может двинуться и разорвать тенета. — Я бы хотел встать перед тобой на колени и взять у тебя в рот, чтобы ты видел мои распухшие губы на своём члене, хочу узнать твой вкус, хочу ощутить твою ладонь на своём затылке.
Он касается себя ладонью, накрывая уже подсыхающее влажное пятно, очень заметное на ткани джинсов.
Джон смотрит, как Мориарти ласкает себя.
— Я хочу познать тебя, Джонни, — шепчет Мориарти, прикрывая глаза, его ресницы дрожат, его губы пунцовые, как после косяка с марихуаной, его тело напряжено, растянуто между землей и темным небом, как единственная струна не то божественной, не то дьявольской скрипки.
Джон трясущимися руками нащупывает пистолет.
Где-то вдалеке раздаются выстрелы и крики.
Мориарти открывает глаза и отступает на шаг, опуская руку. Эластичные светло-голубые джинсы не скрывают ничего.
— У тебя есть последний шанс выстрелить, Джонни, — предупреждает он. — На таком расстоянии ты не промахнёшься, куда бы ни захотел попасть. Сердце, голова, живот? Или ты не хочешь меня убить, а хочешь отдать под суд за всё то, что перечислял наш незваный гость? — Мориарти небрежно пинает труп лысоватого агента. — Тогда нога или рука. Лучше, конечно, нога — надежнее, не даст сбежать. Если хочешь и отдать под суд, и отомстить, выбирай сустав. Коленный, локтевой. Очень больно, но не смертельно.
Джон чувствует, как дрожит его палец на спусковом крючке.
— Стреляй! — повелительный голос Мориарти настигает его, как удар хлыста.
И он стреляет.
Глава XII
Глава XII
Мориарти на руках Джона легче раненого сослуживца, легче кокетливой девушки. Его тело гуттаперчево-гибко, он изгибается в немыслимой изломанной позе, когда Джон поднимает его; голова безжизненно запрокидывается, рука, прижатая к груди Джона, вывернута под неудобным углом.
Джон отводит локоть чуть в сторону, чтобы поддержать Мориарти под затылок, как ребенка.
Его глаза закрыты, и из угла рта ползёт струйка крови.
Джон наклоняет голову и легко, бережно касается губами губ Мориарти — теплых и влажных от густой крови.
Кто-то заходит в переулок, Джон различает боковым зрением темную ткань полицейской формы и блестящие стволы пистолетов.
— Вызовите скорую, — говорит он.
* * *
Мориарти отвозят в больницу, где работает Джон, и там он сам перекладывает его на каталку, не доверяя персоналу. В холле агенты Майкрофта разбираются с полицией.
Джон наливает себе безвкусного горячего кофе из автомата и уходит ждать под дверью операционной.
— Поздравляю, доктор Уотсон, — появившийся словно из ниоткуда Майкрофт садится рядом. — Вы задержали опаснейшего преступника современности, что не удалось без вашей помощи всем британским службам охраны порядка.
Учитывая всё, что знает Майкрофт, эти слова выглядят издевкой.
Судя по благожелательной улыбке Майкрофта, это и есть издевка.
Джон делает глоток кофе, успевшего остыть.
Гадость.
— Мне хотелось бы услышать ваше профессиональное мнение, доктор Уотсон, — Майкрофт непрошибаемо вежлив, и Джону хочется выплеснуть ему в лицо содержимое своего пластикового стаканчика. — Он выживет и сможет предстать перед судом?
— Скорее всего, — откликается Джон.
Он закрывает глаза и представляет себе обритого Мориарти в тюремной робе, сидящего на койке в тесной одиночной камере. Джон никогда не был в тюрьме, и все его знания об этих заведениях почерпнуты из детективных фильмов, где реальность наверняка либо сильно приукрашена, либо сильно ухудшена в художественных целях, но это ему совершенно не мешает.
Мориарти на прогулке во дворе, за забором из колючей проволоки.
Мориарти в стерильной безликой столовой, с куском хлеба в руках.
Мориарти, приподнимающий брови в ответ на попытку некоего усредненного громилы воспользоваться им как женщиной, и быстрый просверк ножа.
Мориарти, под покровом ночи сбегающий из тюрьмы, оставив за собой шлейф трупов и полнейший хаос.
Мориарти.
Джон открывает глаза, и это немного помогает избавиться от навязчивых, лакированно-ярких картин.
— Как всякого законопослушного гражданина Великобритании, это, несомненно, должно вас радовать, — замечает Майкрофт, откинувшись на спинку стула. — Кстати, заверяю вас — ваше участие в деле не будет упомянуто на суде, вас не привлекут к ответственности за причинение тяжких телесных повреждений...
— Заткнитесь, — не выдерживает Джон. — Заткнитесь, мистер Холмс.
Благодушие и участливость слетают с Майкрофта, как плохо держащаяся маска.
— Запомните, доктор Уотсон, — говорит он тихо. — То, что вы всё ещё на свободе, — заслуга не ваша, а моего брата. Вы жестоко обидели его. То, что сделали с ним вы, не смогли сделать ни наркотики, ни ненависть и презрение окружающих, ничто из того, что ему довелось испытать. Но он всё ещё питает к вам привязанность, и только поэтому вы здесь, а не в тюремной камере, и не ждёте суда в качестве соучастника Джеймса Мориарти.
— Я не заслуживаю его привязанности, — Джон ставит стакан с кофе на пол.
Мысль о Шерлоке вызывает жгучий, всепоглощающий стыд.
Джон никогда не хотел причинять Шерлоку боль.
— Я знаю, — отвечает Майкрофт кратко.
Они сидят в молчании до тех пор, пока хирург не выходит из операционной, разминая уставшие пальцы, и не сообщает:
— Всё в порядке, господа. Он жив, а в скором времени будет и здоров.
* * *
Сегодняшняя смена выдаётся на удивление спокойной, словно перестрелки в том переулке за два квартала от дома Мэри Морстен выполнили часть нормы беспорядков на ночь. К пяти часам утра наступает непривычное затишье, и Марк ложится вздремнуть на трёх сдвинутых стульях рядом с селектором.
Джон одалживает у него сигарету, прежде чем он засыпает, и выходит курить на крыльцо больницы.
На стоянке припаркованы неприметные машины агентов — Джон отличает их от всех прочих с той же легкостью, с какой отличает красный сигнал светофора от зеленого. Он знает, что у палаты стерегут четверо, между тем как Мориарти ещё ни разу не приходил в сознание, а когда очнётся — будет слишком слаб от потери крови, чтобы попытаться сделать что-нибудь, кроме как дышать и, возможно, негромко говорить.
Дым тает в ночном воздухе — зыбкие светлые струйки, уносимые ветром. Джон выбрасывает сигарету, не докурив, и возвращается в больницу, чтобы сразу подняться на третий этаж и с уверенным видом пройти мимо скучающих агентов.
Ночь лунная, и в ярком свете лицо Мориарти на подушке легко различимо. Он спит в королевской позе, на спине, вольготно раскинув руки и ноги.
Джон садится рядом и смотрит, как выделяются черные волосы на белой наволочке.
Это напоминает ему о том, как когда-то — не так уж и давно — он сидел у постели Шерлока, едва вышедшего из комы.
Как случилось, что сейчас он сидит у постели Мориарти и борется с навязчивым желанием, почти что жизненной необходимостью подоткнуть съехавшее одеяло?
— У меня прыщ на носу или что? — спрашивает Мориарти, не открывая глаз.
Джон вздрагивает.
— Так ты не спишь?
— Нет, — фыркает Мориарти, — я разговариваю во сне.
Он открывает глаза — черные провалы в лучах лунного света.
— Любуешься плодами своего труда?
— Ты сам хотел, чтобы я выстрелил, — напоминает Джон. — Я так и поступил, какие могут быть претензии.
Джон не уверен, что это не сон. Правда, он так же не уверен, чей сон — его собственный, или отходящего от наркоза Мориарти.
— Иногда ты бываешь слишком послушным мальчиком, Джонни, — Мориарти улыбается. На его губах — следы запекшейся крови. — Или наоборот — слишком непослушным.
— Ты думал, что я не выстрелю? — спрашивает Джон.
— Я не знал, выстрелишь или нет, — Мориарти поворачивает голову, чтобы было удобнее смотреть на Джона, лунный свет очерчивает его скулу и запавшую щеку. — В этом вся прелесть, Джонни.
Джон невольно хмыкает. Понятие Мориарти о прелестном кардинальным образом не совпадает с его собственным.
— Как только я встану с этой в высшей степени неудобной кровати, меня ждёт суд, — говорит Мориарти так беззаботно, словно его ждёт пикник за городом, а не многолетнее тюремное заключение. — У тебя есть шанс, Джонни.
— Какой ещё шанс? — недопонимает Джон.
— Выбрать, — Мориарти улыбается. — Либо Шерлок, твоя сестра, вся твоя благополучная устроенная жизнь, в перспективе ещё более благополучная и устроенная. Либо я.
— Тебе не кажется, что выбор заведомо не в твою пользу? — спрашивает Джон.
— Я не знаю, — Мориарти негромко смеётся и тут же начинает кашлять.
Джон наливает в стакан воды из графина, стоящего на тумбочке, и подносит его к губам Мориарти.
Теперь это напоминает ту ночь, когда Мориарти пришёл в палату к Джону, вывернутому наизнанку сывороткой правды.
Всё повторяется, чудовищно, извращенно, словно насмехаясь над Джоном.
Мориарти пьёт, прикрыв глаза, Джон смотрит на его длинные ресницы.
Должно быть, это всё-таки сон.
Это должен быть сон.
— Благородный добрый доктор, — Мориарти вновь откидывается на подушку. — Стакан воды для поверженного противника — это так по-джентльменски, так по-рыцарски.
— Рыцари были теми ещё скотами, — зачем-то говорит Джон. — В большинстве своём они тянули все жилы из крестьян, грабили арабские города, прикрываясь идеями крестового похода, и беспробудно пили, пока прекрасные дамы портили себе последнее зрение, согнувшись над вышиванием.
— Твой жестокий реализм, дорогуша, способен разрушить любую сказку, — смеётся Мориарти. — Ты уже разрушил ту, которая была у вас на двоих с Шерлоком. Вошёл во вкус и крушишь всё подряд?
— Если бы ты не был уже на больничной койке, я бы врезал тебе за эти слова.
Если Мориарти позволит себе ещё хоть слово о Шерлоке, Джон ударит его, невзирая на то, что он и так еле жив.
Но Мориарти молчит.
Он пытается сесть. Это удается ему со второй попытки — он слишком слаб.
Он не произносит больше ни слова — лишь жадно, немигающе смотрит на Джона.
— Моя очередь поинтересоваться, нет ли у меня на носу прыща, — Джон с удивлением понимает, что пошутил.
Возможно, не слишком удачно. Но в последний раз его тянуло веселиться так давно, что он не может припомнить точной даты.
— Ты так расслаблен, Джонни, — говорит Мориарти. — Ты считаешь, что игра окончена?
— Ты в больнице, — напоминает Джон. — И выйдешь отсюда под конвоем прямиком по направлению к тюрьме, из которой можешь никогда не выбраться. Конечно, игра окончена. Ты проиграл.
Мориарти отбрасывает одеяло и спускает ноги с кровати.
— Далеко ты не уйдёшь, — замечает Джон. — И вообще говоря, после полостных операций не положено ходить, могут разойтись швы...
Профессиональные рекомендации Джона очевидно не интересны Мориарти.
Он поднимает руку и проводит ладонью по щеке Джона, по губам, по шее. Джон чувствует, как дрожат его пальцы.
Джону больше не хочется шутить и раздавать врачебные советы.
Желание дотронуться в ответ и желание немедленно уйти, сбежать смешиваются в равных долях и начинают раздирать его на части.
— Ты мой, Джонни, — шепчет Мориарти. — Ты принадлежишь мне, со всеми потрохами, от макушки до дурацких полосатых носков.
Его пальцы жгут лицо Джона, как раскаленное железо.
Джон чувствует, как Мориарти выводит на его щеке указательным пальцем большую букву «М».
«М» — Мориарти.
«М» — мой.
— Где бы ты ни был, где бы я ни был, ты принадлежишь мне, — в голосе Мориарти — нежность и горечь, острые, как скальпель. — Думаешь обо мне. Мечтаешь обо мне. Хочешь принадлежать мне.
— Я могу сказать тебе всё то же самое, — говорит Джон, хрипло, через силу. — И это будет правдой ровно настолько же.
Мориарти вздрагивает и опускает руку.
— Нельзя испечь пирог, не разбив яиц, — признаёт он. Его голос звенит, Джон знает эти нотки, эти оттенки интонаций, эту хрупкую грань нервного срыва.
— Кажется, твой пирог подгорел, — говорит Джон. — Так ли тебе весело сейчас, когда ты им давишься, как тогда, когда ты запихивал его в духовку?
Мориарти молчит.
— Тебе не весело, — отвечает за него Джон. — Тебе страшно.
— Выбор, Джонни, — напоминает Мориарти. — Всё, что у тебя есть, или я. Что ты выбираешь?
Джон не отвечает долгую минуту.
А потом встаёт и выходит из палаты.
* * *
Он заканчивает смену без происшествий и возвращается на Бейкер-стрит.
Шерлок спит, свернувшись в клубок из торчащих наружу локтей и коленей, укутанный халатом.
Джон осторожно гладит его по вьющимся волосам.
Всё, что у тебя есть.
У Джона больше ничего нет, но об этом знают только он и всеведущий Майкрофт.
Подобные секреты легко хранить; такая тайна, лежащая на поверхности, может оставаться нераскрытой долгие годы.
Джон не хочет для себя этих бесконечных лет, целой жизни в клетке из несбывшихся желаний и совершённых ошибок.
Он не представляет себе иного пути.
— Джон, — бормочет Шерлок сквозь сон, неразборчиво, очень тихо.
Шерлок ворочается во сне, устраиваясь поудобнее, и вновь затихает. Джон слушает, как выравнивается его дыхание, смотрит, как слегка разглаживается морщинка между нахмуренными бровями.
В своей спальне Джон с силой швыряет в стену фотоальбом — страницы протестующе шелестят, переплет ударяется о стену, а затем об пол с глухим стуком.
Выбирай, Джонни.
Я выбрал, напоминает себе Джон. Я ушёл.
Но я вернусь.
Безнадёжность накрывает Джона холодной солёной волной.
Он садится на кровать, сжимая ладонями виски — мысли, пульсирующие внутри, режут его голову на части, сверлят стенки черепа маленькими дрелями, сатанински хохочут.
Джону не хватает воздуха.
* * *
Три дня Джон не заходит в палату Мориарти. Три дня он меняется сменами с коллегами и спит урывками, по два-три часа, не раздеваясь.
Перед его глазами — кровь, раны, рвота, белые переломанные кости, вздувшиеся волдыри ожогов, бледные до синевы лица инфарктников, перекошенные улыбки инсультников, месиво из чьих-то внутренностей и дымящихся обломков металла после большой аварии.
Всё то, что составляет его повседневную благополучную и устроенную жизнь.
Медсестры флиртуют с агентами, которым совершенно нечего делать в коридоре у палаты, и с регулярностью утренних газет разносят по персоналу новости о состоянии особо опасного пациента.
Мориарти стабильно идёт на поправку.
На четвертый день по дороге домой Джон покупает в супермаркете большую бутылку виски.
Придя домой, он не находит там Шерлока, и миссис Хадсон охотно рассказывает ему, как приехал инспектор Лестрейд, принес весть о тройном убийстве без признаков насилия и уговорил Шерлока хотя бы взглянуть.
Миссис Хадсон искренне рада, что Шерлок вновь занимается расследованиями.
Джон находит в себе силы улыбнуться ей и забывает пакет с виски в прихожей.
В гостиной он садится в кресло и засыпает, чувствуя, как ноет нога. Череп злорадно скалится на него с каминной полки. Выбирай, Джонни.
В восемь вечера он возвращается в больницу, голова у него пустая, как у черепа, внутри звонко и гулко. В его кармане — армейский нож из нержавеющей стали.
Медсестра Нэнси, на которую он натыкается в холле, толкает перед собой металлическую тележку с лекарствами по направлению к лифту.
— Развозите по палатам? — Джон кивает на ровные ряды прозрачных стаканчиков с таблетками, пакетов для капельниц, планшет со списком пациентов и предписаниями врачей.
— Как обычно, — отзывается она. — Слышали новость?
— Новость?
— Пациент из сорок девятой сбежал, тот, который жутко опасный преступник, — азартно шепчет Нэнси. — Словно в воздухе растворился. К нему врач днём заходит, а там — никого, только подушка зачем-то вся водой залита, и стакан разбитый на простыне. Ой, что было...
Джон с легкостью может представить себе, что было.
Чего он не представляет, так это того, что теперь будет.
Главы IV-VI
Главы VII-IX
Название: Фотоальбом
Автор: Цикламино
Бета: Блейн
Пейринг: Джим Мориарти/Джон Уотсон
Жанр: ангст, романс
Рейтинг: R
Саммари: О фотографиях и о войне. А ещё – о воде и об иссушающей жажде.
Примечание: Посвящается Владимир Ильич Ленский, самому замечательному катализатору на свете
Размер: макси (~ 33000 слов)
Статус: закончен.
Глава X
Глава X
Диван в комнате отдыха на этот раз кем-то оккупирован, и Джон составляет два кресла вместе, потому что не представляет, как придёт домой и встретится с Шерлоком.
Он ложится, согнув колени, чтобы поместиться на импровизированной постели, и накрывается собственной курткой. Мысли не дают ему уснуть; он прокручивает заново и заново в воспоминаниях всё, что с ним случилось за последние дни, и чувствует себя так, будто попал между кусками веревки, как следует затянутыми в морской узел.
Джон не знает, как этот узел можно развязать, да и можно ли. Он закрывает глаза и съеживается под курткой, потому что от недосыпа его знобит. Хорош врач, неспособный помочь себе самому.
Зачем тебе нужно было это делать, Шерлок, произносит Джон беззвучно, чтобы никого не разбудить. Зачем, ты сделал только хуже.
Может быть, он догадался, приходит в голову Джону, и он беспокойно переворачивается на другой бок. Всякая поза неудобна, во всяком положении — холодно, и какая-нибудь конечность начинает затекать. Если Шерлок догадался, что случилось в Афганистане, каким-то непостижимым для простого смертного способом понял, узнал, вычислил...
Ещё несколько дней назад Джон надеялся на это и хотел этого — чтобы Шерлок понял. Но сейчас такая мысль приводит его в неподдельный ужас, несмотря на то, что он не может толком объяснить себе, чего именно боится.
Может быть, того, что теперь никогда не будет как раньше.
Джон не может предугадать, что предпримет Шерлок. И что предпримет Мориарти — тоже.
Он безуспешно пытается заснуть и одновременно спрогнозировать ближайшие действия двоих человек, каждый из которых умнее Джона на порядок, когда неожиданно получает ответ на свой вопрос. По крайней мере, на часть его.
Его телефон звонит — вернее, жужжит, поскольку Джон заранее предусмотрительно перевел его в режим вибрации, чтобы случайно не разбудить вымотавшихся коллег.
Номер не определен.
Джон зарывается под куртку с головой и слушает мерное жужжание телефона ровно двадцать девять секунд, после чего подносит его к уху.
— Скучаешь по мне, Джонни? — мурлычет голос Мориарти в трубке, такой сиропный, что Джону кажется — ещё немного, и ухо слипнется. — Не можешь заснуть даже после смены, думаешь обо мне?
Твою мать, думает Джон. Мудак, какой непревзойдённый мудак.
— Я бы сказал наоборот, — говорит он очень тихо, подоткнув рукав куртки под щеку. Ноги мерзнут, и бедро болит невыносимо. — Тебе нечего делать, и ты думаешь обо мне. Следишь за мной, камеру поставил в комнате отдыха, мечтаешь услышать мой голос.
Джону нечего больше терять; вчера днём он потерял Шерлока, и после этого он чувствует себя, помимо прочего, странно свободным — должно быть, так чувствуют себя смертники, подрывающие себя в универмагах и метро.
— Я так люблю, когда ты показываешь зубки, — Мориарти, кажется, искренне рад попыткам Джона огрызнуться.
Джон жалеет на миг, что не видит лица Мориарти и не может понять, действительно ли его последняя реплика не попала в цель.
— Заведи себе ручную белку, — советует Джон, прикрыв глаза. Перед его внутренним взором моментально возникает лицо Мориарти — как на той самой фотографии, что лежит дома в фотоальбоме. — Насмотришься на зубы так, что тошно станет.
Мориарти смеётся, звонко и неудержимо, как подросток.
— Как поживаешь, дорогуша? — спрашивает Мориарти с показным участием, словно назойливая престарелая тетушка. — Не слишком ли устаешь на работе? Нормально ли питаешься? Не ссоришься ли с Шерлоком?
Джон вздрагивает.
Неужели у него камеры и на Бейкер-стрит? Нет, не может быть, ни в коем случае, это блеф и догадки.
— Зачем ты позвонил? — спрашивает Джон, уставший от игр. — Чего ты хочешь?
— Тебя, Джонни, — голос Мориарти звучит чуть удивленно, будто он ожидал от Джона большей проницательности. — Разумеется, я хочу тебя. Толкуй мои слова в меру своей испорченности.
И он снова смеётся; Джон сжимает трубку, чувствуя, как внезапно вспотела ладонь.
Как можно играть в игры без правил, игры, не имеющие начала и конца?
— Я сейчас положу трубку, — зачем-то предупреждает Джон вместо того, чтобы просто выключить телефон безо всяких предисловий.
— «Сейчас», как видно, понятие растяжимое, — замечает Мориарти, для пущей убедительности своих слов выдержав паузу секунд в пять. — Ты просто не хочешь со мной расставаться, Джонни, в этом всё дело.
— И давно ты подрабатываешь психоаналитиком на полставки? — фыркает Джон, забывая, что нужно вести себя тихо.
— Увы, это не работа, за задушевные беседы с тобой мне никто не платит, — сокрушенно отзывается Мориарти. — Оцени, Джонни: я трачу на них собственные деньги и даже не прошу тебя перезвонить.
Шут гороховый, думает Джон. Паяц.
— Иди на хрен, — шепотом выдыхает он в трубку, слыша, как ворочается во сне кто-то из двоих, спящих на диване.
— Ты предлагаешь мне это сразу же после нашего первого поцелуя, дорогуша? Какой ты раскованный! — радуется Мориарти. — У тебя или у меня?
Джона неожиданно разбирает смех; он корчится на креслах, ударяясь о подлокотники ступнями, спиной и макушкой, затыкает себе рот воротником куртки, но истерический смех рвётся наружу вместе с сухими всхлипами.
— Ты сладкий мальчик, Джонни, — шепчет Мориарти в трубку; Джон всё ещё смеётся, уже совершенно беззвучно, просто вздрагивая, уткнувшись лбом в шершавую обивку кресла. Его рука, держащая телефон у уха, словно закостенела, и он не в силах ею двинуть. — Тебя сладко целовать. Ты очень отзывчивый, очень смелый. Я ещё не встречал таких, как ты.
Джону уже совершенно не смешно, но он почему-то продолжает слушать.
— Ты знаешь, кто я такой, — свистящий шепот Мориарти ввинчивается Джону прямо в мозг, минуя препятствия наподобие барабанной перепонки. — Ты видел столько преступлений, которые я совершил, но ты всё ещё думаешь обо мне, пока лежишь после ночной смены на неудобных креслах. Всё в тебе должно протестовать против этих мыслей, не так ли, Джонни. Ты не можешь забыть то, что должен забыть, и это медленно убивает тебя, — Джон слышит дыхание Мориарти; сердце бьётся где-то у самого горла, ненормально быстро. — Сводит тебя с ума. Переворачивает весь твой крохотный мирок, построенный на Хартии вольностей, клятве Гиппократа и воинском уставе. Это невероятно, невероятно лестно.
— Какая впечатляющая речь, — говорит Джон, до боли вцепившись пальцами в подлокотник под прикрытием куртки. — Долго сочинял, наверное.
— Ну что ты, — Мориарти смешливо хмыкает, и Джон чувствует, как этот смешок отдается болью в его многострадальной голове, и без того от усталости пустой, как хэллоуинская тыква. — Ты себя недооцениваешь, Джонни, ты способен вдохновить на маленький спонтанный спич.
— Жаль только, что весь твой спич пропал впустую, — отвечает Джон. — Я уже почти заснул, когда ты позвонил. И думал я не о тебе.
Мориарти молчит. Джон ждёт немного, прежде чем добавить, благодаря небеса за то, что ему не приходится врать Мориарти в лицо, и, возможно, по телефону он не будет разоблачен немедленно:
— Я думал о Шерлоке.
В общем-то, это не такое уж и вранье. Джон в последнее время очень щепетильно взвешивает свои слова на предмет искренности, и в этих конкретных словах правды много — о Шерлоке Джон тоже думал. То есть, тоже старался не думать, но такие подробности Мориарти совершенно ни к чему.
— Ты врёшь мне и не краснеешь, дорогуша, — укоризненно отзывается Мориарти. — Ай-яй-яй, как же тебе не стыдно.
— Во-первых, — педантично указывает Джон, — ты не можешь видеть, краснею я или нет, если только не вшил камеру в подкладку моей куртки. Во-вторых, с чего ты взял, что я вру? С чего ты взял, что ты преследуешь меня в мыслях так же неотступно, как я преследую тебя?
Джон положительно горд собой. С тех самых пор, как он убедил родителей в том, что ориентация Гарри — это совершенно нормальное дело в наши дни, и не стоит из-за этого затевать скандал с публичным отречением от дочери, он не произносил такой взвешенной и аргументированной речи.
— Ты плохо умеешь пудрить мне мозги, Джонни, — отзывается Мориарти после секундного раздумья. — Впрочем, не сказал бы, что это минус в моих глазах.
— А ты плохо умеешь оценивать ситуацию, — огрызается Джон. Он привык доводить до конца то, что начал, даже если это такое заведомо безнадежное и сомнительное по сути своей дело, как запудривание мозгов Мориарти. — Твоя самовлюбленность застит тебе глаза. Если ты перестанешь задирать нос так, что становится видно, сколько соплей у тебя в пазухах, то до тебя обязательно дойдёт, что единственный, кто пудрит тебе мозги, — это ты сам.
— Твоя способность сопротивляться очевидному превосходит все ожидания, — почти воркует ничуть не расстроенный отпором Джона Мориарти. — Жди, Джонни, мы скоро встретимся. Правда, не знаю, считать эту грядущую встречу за первое свидание или за полуторное, но, полагаю, это не так уж и существенно.
Мориарти замолкает, и Джон решает уже было, что тот отключился; но Мориарти не может уйти, не обернувшись, чтобы выпустить парфянскую стрелу:
— Ты поцелуешь меня снова, Джонни. И я поцелую тебя.
Шепот Мориарти затихает в мыслях Джона постепенно, отдаваясь эхом.
Джон зажмуривается накрепко, заталкивает телефон между спинкой и сиденьем и вжимается пахом в упругую поверхность кресла.
У него стоит так, как не стояло в шестнадцать на постер с обнаженной Мадонной.
* * *
Джон просыпается около пяти вечера, с ноющей головой и дурным привкусом во рту, без единого четкого воспоминания о том, что ему снилось, кроме кошмара о повешении за неведомые преступления, — как выясняется, вызванного обмотавшимся вокруг шеи рукавом куртки.
Нужно сходить домой, думает он, глядя в потолок. Нельзя остаться жить в больнице только потому, что Шерлок знает.
Это слабость и трусость. Джон не может позволить себе ни того, ни другого.
В конце концов, Шерлок, скорее всего, последует просьбе Джона и больше так не сделает. Всё остальное, что может сделать Шерлок, внушает Джону куда меньше опасений, несмотря на то, что степень непредсказуемости Шерлока ему известна лучше, чем кому бы то ни было другому.
Все планы Джона встретить проблемы лицом к лицу, как настоящий мужчина, пропадают втуне, когда он добирается до дома и выясняет, что Шерлока там нет. Можно спокойно переодеться, принять душ, поесть и лечь спать в нормальную постель, благо сегодня не на работу — только через два дня.
Джон находится как раз где-то посередине третьего пункта, когда включенный для фонового шума телевизор перестает радовать слух жизнерадостными рекламными песенками и начинает рассказывать Джону сегодняшние новости.
— Около полудня, — взволнованно сообщает молоденькая дикторша, — был взорван поезд, отбывший с Паддингтонского вокзала по направлению Лондон-Телфорд. Точное количество погибших пока не установлено, пострадавшие направляются в семь городских больниц. В данный момент спасатели продолжают разбирать завалы в поисках уцелевших, полиция прилагает все усилия для установления личности раненых.
Невидимый оператор демонстрирует панораму, знакомую Джону до мелочей; это такой же взрыв, как и любой из сотен тех, что он видел в Афганистане. Кровь, обломки металла и дерева, хаос, завалы; из нового — только люди в форме спасателей, и голубоглазый хмурый бобби с нашивками сержанта, отказывающийся давать комментарии.
Не добившись комментария, камера плавно наезжает на краешек горы перепачканных чьими-то останками обломков.
Вилка выпадает из рук Джона.
Зацепившись за острый край неровного куска металла, синий шарф Шерлока вяло шевелится на ветру.
Джон ни разу не видел такого шарфа на ком-то другом.
«Шерлок, где ты?» — набирает он, не сразу попадая пальцами по нужным кнопкам. Его бьёт такая дрожь, что он не может отпить глоток чая.
Если ему придётся заново пережить всё то, что он пережил за три недели, пока Шерлок был в коме, он не вынесет этого.
Если повезет, и после этого взрыва Шерлок опять отделается всего лишь комой, а не смертью.
Джон вспоминает молитвы, которым его в детстве учила мать, и шепчет их одними губами.
— Ответственность за террористический акт взяла на себя до сих пор неизвестная группировка исламских экстремистов, называющая себя «Воины Аллаха», — корреспондент стоит у самого края горы обломков, не обращая внимания на неприязненные взгляды спасателей.
Ветер полощет шарф Шерлока; бахрома задевает штанину корреспондента.
«Шерлок, ответь немедленно. Это срочно».
— Лидер группировки Мохаммед Али требует вывода иностранных войск из Афганистана, угрожая в противном случае новыми жертвами.
«Срочно ответь мне! Где ты? Ты в порядке?»
Джон набирает номер Шерлока и слушает гудки.
Шерлок не берет трубку.
Джон подхватывается с места, лихорадочно натягивает куртку и наспех завязывает шнурки на ботинках.
Его телефон разражается трелью.
«Шерлок чувствует себя отлично», читает Джон. «Как тебе мой небольшой сюрприз?»
Джон чувствует, как кровь отливает от лица.
«Отпусти его», — пишет он, стиснув зубы, чтобы не кричать. — «Я сделаю всё, что ты хочешь».
«Ты уверен, Джонни, что готов исполнить своё опрометчивое обещание?»
«Да. Отпусти его».
«В таком случае, встретимся через полчаса в Гайд-парке. Направо от входа и двести метров вглубь».
* * *
Дозвониться до Майкрофта удаётся только тогда, когда Джон уже входит в Гайд-парк.
— Шерлок у Мориарти, — выпаливает Джон, оглядываясь — нет ли поблизости соглядатаев или просто любопытных прохожих.
— Почему вы так решили, доктор Уотсон? — Майкрофт, кажется, не воспринимает Джона всерьёз.
Джон объясняет, захлёбываясь словами, путаясь в них, — про Мохаммеда Али, про шарф, про СМС.
— Где вы сейчас? — спрашивает Майкрофт, теряя всё своё снисходительное благодушие.
— В Гайд-парке, — Джон оглядывается ещё раз. Вокруг нет ни души.
— Немедленно уходите оттуда, — жестко приказывает Майкрофт.
— Но...
— Шерлок у меня, вас обманули, доктор Уотсон, — перебивает Майкрофт. — Он сидит в кресле напротив меня, прямо сейчас. Немедленно покиньте парк, пока не стали заложником сами.
— Почему он не брал трубку и не отвечал на сообщения? — Джон останавливается посреди аллеи, слишком придавленный облегчением, чтобы последовать приказу-совету старшего Холмса.
— Я думаю, у него были на то веские причины, о которых вам должно быть известно, — отвечает Майкрофт. — Вы уже не в парке?
— Да-да, сейчас, — Джон разворачивается и делает шаг.
И останавливается, потому что в полуметре напротив стоит насмешливо улыбающийся Мориарти.
— Доктор Уотсон? — окликает Майкрофт.
— Он здесь, — говорит Джон, но больше ничего не успевает добавить, потому что Мориарти поднимает руку и стреляет.
Телефон разносит на пластиковые щепки.
Сквозь невнятный шум в заложенных ушах Джон стряхивает с рукава то, что осталось от телефона, и подносит к губам испещренную порезами ладонь, зализывая ранки.
У крови резкий и горький вкус, словно у морской воды.
Мориарти улыбается.
Джон чувствует, как кровь скатывается по шее и капает на куртку.
Он безоружен, в дикой спешке он оставил пистолет дома.
Это не должно помешать ему расправиться с Мориарти голыми руками.
Джон делает шаг к Мориарти, потом ещё один.
Мориарти ждёт, продолжая улыбаться. Против ожиданий, из кустов не высыпает десяток головорезов, чтобы остановить Джона.
В голове у Джона творится что-то странное, некие помехи, словно белый шум, и Мориарти перед глазами иногда двоится, а иногда нет.
Не беда, если будет двоиться, решает про себя Джон. Я убью обоих и не стану разбираться, кто из них настоящий, а кто мне мерещится.
Джон подходит к Мориарти вплотную — так, что чувствует запах пороха от револьвера, смешанный с запахом туалетной воды, так, что видит каждую ресницу Мориарти, каждую трещинку на губах.
Джон берет Мориарти за плечо — то ли чтобы убить, то ли чтобы просто обрести точку опоры.
Мориарти поднимает руки и бережно обхватывает голову Джона обеими ладонями, за виски. Ладони у него сухие и пылают жаром; хотя может быть, это Джона снова знобит.
Джон наклоняется вперед и сталкивается с Мориарти лбами.
Их дыхание смешивается, и Джон чувствует на губах дуновение воздуха — смешок Мориарти.
Джон сжимает плечо Мориарти так, что ключичная кость едва не дробится под нажимом большого пальца, и целует Мориарти в губы.
Мориарти негромко стонет ему в рот, скорее всего, от боли — Джон чувствует слабую вибрацию, от губ к губам, от языка к языку.
Он захватывает зубами нижнюю губу Мориарти, сжимает, зубы скользят, цепляют нежную плоть — и кровь Мориарти смешивается у него на языке с его собственной.
Ладонь Мориарти ложится на затылок Джона.
Больше нет Гайд-парка.
Больше нет взорванного поезда.
Больше нет Шерлока, Майкрофта, миссис Хадсон, Гарри.
Джон чувствует жаркие губы Мориарти на своих губах и гладкую ткань пиджака под своей ладонью, и это всё, что у него есть.
Мориарти отстраняется первым, и Джон закрывает глаза, чтобы не видеть его самодовольного — или удовлетворенного, или разочарованного, или деловитого — лица.
Когда он открывает их, Мориарти уже нет рядом.
Глава XI
Глава XI
Когда Джон, пропахший лекарствами и обклеенный бактерицидными пластырями, возвращается домой, Шерлок ждёт его в гостиной.
— Привет, — говорит Джон, стоя в дверях.
Шерлок молча поднимает взгляд на Джона, и в этом взгляде столько безответной детской обиды и пронзительной взрослой тоски, что Джону становится зябко.
— Хорошо, что с тобой всё в порядке, — неловко произносит Джон.
Кажется, он разучился разговаривать с Шерлоком. Он чувствует себя немым, стоя в дверях и глядя на осунувшееся лицо Шерлока.
Джон знает, что не кто иной, как он сам, — причина и объект этой обиды, этой тоски. Он ненавидит себя за это.
— Присядь, — предлагает Шерлок негромко.
Джон поспешно выполняет просьбу — это меньшее, что он может сделать; если вдуматься, что ещё вообще он может сделать.
— Ты ни у кого не просил помощи, — говорит Шерлок. — Я ошибся — я посчитал, что она тебе в самом деле не нужна.
— Какой помощи я мог попросить? — спрашивает Джон. — У кого и как?
— Я не знаю, — признаётся Шерлок и подтягивает колени к груди, весь голенастый и угловатый, как мальчишка.
— Я не хотел, — говорит Джон после паузы. — Я правда не думал, что...
— Не надо, — перебивает Шерлок, и Джон замолкает. — Не надо, Джон.
Они молчат несколько минут.
— Что ты собираешься делать? — спрашивает Шерлок.
Джон пожимает плечами и сутулится в кресле.
За окном темно; свет фонарей пробивается сквозь стекла. Тени ложатся на лицо Шерлока, резкие, непроглядные.
— Я поймаю его и отправлю в тюрьму, — говорит Шерлок. — Что ты сделаешь тогда?
— Я бы сказал тебе «спасибо», — Джон не уверен, что на самом деле поступил бы именно так, но у него нет других вариантов. Мысленный вакуум, беспомощность, немота. — Но сначала его нужно поймать.
— Он человек, как и все остальные, — указывает Шерлок. — Разумеется, его можно поймать.
— На этом его нельзя поймать, — качает головой Джон. — Наоборот, он ловит на это остальных.
Шерлок внезапно вскакивает с дивана, ступает на столик и спрыгивает на ковер. Джон подавляет инстинктивное желание податься назад.
— Этим он тебя поймал? — яростно спрашивает Шерлок, и его глаза горят гневом, и негодованием, и глубокой болью.
В его взгляде нет ни тени того азарта, которым так восхищался Джон.
— Этим? — Шерлок останавливается прямо перед Джоном, в полушаге. Джон различает темный вьющийся волосок, зацепившийся за пуговицу рубашки. — Тем, что он человек? Ты увидел в нём доброту, трудное детство, черт знает, что ещё, и проникся? Ты помнишь, насколько хладнокровно он убивает? Помнишь, насколько он беспринципен и жесток, помнишь, что он психопат, преступник, что он обмотал тебя взрывчаткой, что он играл со мной, убивая людей? Ты обвинял меня в том, что мне всё равно, живы они или нет, ты был разочарован во мне. Но когда дело доходит до него, ты почему-то закрываешь на всё глаза. Почему, Джон? Я не вижу логического объяснения.
— Я вовсе не закрываю глаза, — протестует Джон. — Я... всё понимаю, вижу и осознаю.
Джон поднимает на Шерлока усталый больной взгляд и добавляет:
— Но это не имеет никакого значения.
Джон больше не ждёт от Шерлока помощи; и не ждёт понимания, потому что сам не может ни понять, ни принять то, что с ним происходит.
— Майкрофт предлагает тебе отправиться в правительственную лечебницу, — говорит Шерлок. — Поправить нервы. Пройти курс у психоаналитика.
У Джона вырывается смешок.
— Нет. Нет, спасибо. Так ему и передай. Или, если у него стоят тут камеры или жучки, пусть ему передадут те, кто слушает этот разговор.
— В моём доме нет камер Майкрофта, — медленно говорит Шерлок. — И не будет. Он знает, какие границы не должен переступать. Почему ты решил, что они здесь есть?
Джон пожимает плечами.
Шерлок отворачивается и отходит к окну. Он стоит, обхватив себя руками за плечи, склонив голову, свет фонарей обрисовывает его силуэт, высвечивает острую скулу и мочку уха.
Джон долго смотрит на него, прежде чем встать и взять с каминной полки фотоаппарат.
Щелчок фотоаппарата заставляет Шерлока ниже склонить голову.
— На столике твой фотоальбом, — говорит он, не оглядываясь. — Не забудь забрать.
Джон не спрашивает, каким образом фотоальбом, оставленный под подушкой в спальне, оказался на столике в гостиной.
* * *
Остаток вечера Джон посвящает проявке фотографий — это занятие требует сосредоточенности и аккуратности и помогает отвлечься. Немного.
Он вынимает из пластиковой ванночки последнюю фотографию и осторожно прицепляет её к веревке, сохнуть. В ванной воняет химикатами, но Джону нравится этот запах, и Шерлок ни разу за несколько недель не возразил — считая, впрочем, себя таким образом вправе захламлять кухню ещё более дурнопахнущими экспериментами.
Джон отдал бы сейчас правую руку, чтобы Шерлок вновь проявил интерес к своим экспериментам, чтобы взял ещё хоть одно дело у Лестрейда.
Я должен с этим покончить, думает Джон, присев на край ванной.
Если долго растягивать пружину, рано или поздно она вырвется из рук. Проще бросить её в плавильный горн прежде, чем она причинит кому-нибудь боль.
Вот только, думает Джон, не опоздал ли я. Не стоило ли пресечь это в самом начале, когда я ещё не имел понятия о том, с чем столкнусь в ближайшие дни.
Впрочем, кто сказал, что я имею такое понятие сейчас?..
Джон сидит в темноте и мысленно перебирает варианты своих действий.
Убить Мориарти, в его же собственных лучших традициях.
Убить себя, как распоследняя тряпка.
Помочь завлечь Мориарти в ловушку и отправить в тюрьму, поспособствовав тем самым торжеству правосудия.
Оставить всё тянуться, как есть, проявив малодушие и не приличествующие мужчине страусиные повадки.
Второй и четвертый варианты Джон отметает. Первый вариант представляется ему трудновыполнимым — настолько Мориарти всегда настороже, всегда чуток и быстр.
Оставшись, по завершении раздумий, наедине с третьим вариантом, Джон бросает вороватый взгляд на дверь ванной, откручивает кран и под звук бьющейся об эмалированное дно воды набирает номер телефона Майкрофта.
* * *
Майкрофт оказывается настолько прав, что Джону становится немного противно. Достаточно раз прогуляться в парке с хорошенькой белокурой Мэри из штата МИ-6, встретить её после фиктивной работы в библиотеке и поцеловать в щеку, проводив до дома, чтобы спровоцировать Мориарти.
Он всего лишь человек, думает Джон, когда на экране нового телефона высвечивается: «Номер не определен».
Эта мысль заставляет сердце Джона болезненно сжаться.
— Алло, — Джон подносит трубку к уху.
— Добрый вечер, Джонни, — голос Мориарти звучит бодро и весело. — Сегодня, если позволишь, я поиграю не в психоаналитика, а в немного другого доктора.
Он понижает голос и заговорщически спрашивает — так тихо, что Джону приходится напрягать слух, чтобы разобрать слова:
— Коллега Уотсон, между нами... обещаю, врачебная тайна, никому ни слова... у вас на неё стоит? Или эта подсадная утка вам даже не нравится?
— Утка? — изумляется Джон. — Я знал, что ты извращенец, но чтобы настолько...
Джон звучит фальшиво и говорит фальшивые слова, он знает это сам. Инструкции, данные Майкрофтом, ясны и недвусмысленны — поддерживать разговор, добиться встречи.
— Не строй из себя большего идиота, чем ты есть, Джонни, — отзывается Мориарти, переходя на прежний тон. — Ты знаешь, и я знаю, и оба мы знаем, что она — человек Большого Брата. Какой грубый план, какая топорность. Чтобы вызвать меня на контакт, можно было постараться и получше, дорогуша.
— Но ведь ты пошёл на контакт, — замечает Джон, решив не отпираться больше.
За этими словами Джона следует пауза.
— У меня возник к тебе вопрос, который я задал в самом начале разговора, — говорит Мориарти почти серьезно. — Потому я и вышел на контакт, дорогуша.
— Неужели ответ на этот глупый вопрос принесет тебе больше удовлетворения, чем наблюдение за тем, как я день за днём хожу с ней на свидания со сворой агентов Майкрофта на хвосте? — спрашивает Джон.
Игра Майкрофта провалена, проиграна подчистую.
Джон продолжает свою собственную.
— Ваши свидания скучны, как труды Гегеля, — Мориарти смеётся. — Можно пользоваться ими, как снотворным, но получить какое-либо удовлетворение — о нет.
— Да, — говорит Джон, прилагая все свои невеликие актерские способности, чтобы звучать естественно.
— Что — да? — уточняет Мориарти вкрадчиво.
— Да, у меня на неё стоит, — отчетливо повторяет Джон.
Мориарти разражается мелким рассыпчатым хихиканьем, как девчонка-старшеклассница; Джон слушает этот беззаботный, горловой и вибрирующий звук, крепко прижав к уху теплую трубку, и не сразу понимает, что звук доносится одновременно из двух источников — из телефона и со спины.
Он оборачивается, опуская руку, уже зная, кого увидит.
Мориарти стоит, прислонившись к стене плечом; в вечернем полумраке его белая футболка чуть светится.
— Ты так и не научился врать мне, Джонни, — говорит он сочувствующе. — Милая мисс Морстен интересует тебя не более, чем моя покойная бабушка.
Пока Джон пытается изыскать достойный ответ, Мориарти приподнимает брови:
— А вот на меня у тебя стоит, Джонни. На мой голос, на мой смех, на моё лицо и тело. Можешь не одергивать свитер, я уже всё заметил.
Мориарти отталкивается от стены и медленно подходит к Джону; его ноздри слегка раздуваются, его походка плавна и скользяща, в его улыбке нет ни намека на веселье.
Джон чувствует себя бандерлогом перед немигающим взором вышедшего на охоту Каа.
Вся его решимость и готовность испаряется, шипя, как вода на песках афганских пустынь.
Вечер выдался холодным, и руки Мориарти уже покрыты гусиной кожей, от запястий до рукавов тонкой футболки. Джон проводит кончиками пальцев по вставшим дыбом тонким волоскам.
Мориарти выдыхает сквозь стиснутые зубы и кладёт ладонь между ног Джона.
Прикосновение похоже на удар электрическим током; Джон вздрагивает всем телом, чувствуя, как вожделение пронзает низ живота, проносится по позвоночнику, оставляя на спине мурашки, и добирается до рта — язык, нёбо, губы мгновенно пересыхают.
Мориарти ведет пальцами снизу вверх, через ткань, касаясь легко, словно птичьим пером.
— Ты всё ещё готов что-то отрицать? — шепчет Мориарти.
Его безумные глаза слишком близко.
Его нежные пальцы слишком близко.
Его заострившиеся под тканью соски слишком близко.
Джон рывком дергает его на себя.
Пуля, выпущенная одним из агентов Майкрофта, наконец-то добравшимся до порученного объекта, пролетает мимо плеча Джона.
Мориарти не удерживает равновесия; они падают и катятся по земле.
Джон оказывается сверху и пригвождает запястья Мориарти к асфальту.
Мориарти не сопротивляется — лишь выгибается, прижимаясь бедрами к бедрам Джона.
Соприкосновение через несколько слоёв одежды подобно наркотическому приходу; подобно резкому свету после долгих часов темноты; подобно боли, переступившей грань мучения и превратившейся в наслаждение.
Джон сдавленно стонет, его руки дрожат, не в силах держать сотрясаемое спазмами оргазма тело, и Мориарти под ним выдыхает особенно резко и громко, и распахивает глаза очень широко, и приоткрывает губы в беззвучном крике.
— Встать!
Агент Майкрофта, неприметный лысеющий человечек, целится в них из пистолета, не будучи, похоже, вполне уверен, правильно ли поступает.
Джон откатывается в сторону, выпуская Мориарти; последний садится и неторопливо поправляет задравшуюся футболку.
— Джеймс Мориарти, вы арестованы по подозрению в убийствах, организации терактов, похищении людей, грабеже... — монотонно перечисляет агент, не спуская с Мориарти пистолета. — Вы имеете право хранить молчание...
Мориарти, закончивший приглаживать растрепавшиеся волосы, не настроен узнать больше о своих правах. Во всяком случае, не в этот раз.
Он подсекает агента под колени и мгновенно отшатывается — пуля выбивает из асфальта фонтанчик искр. Он наступает на руку упавшего агента всем своим весом, заставляя выпустить пистолет, и ударяет носком кроссовки в горло.
Всё происходит не дольше, чем за два с половиной удара сердца Джона.
Джон привстаёт и дотягивается до пистолета. Мориарти оборачивается только тогда, когда Джон уже целится.
— Больше нас никто не потревожит, — говорит Мориарти, ничуть не удивленный. — Этот как-то ускользнул от моих людей, остальные обезврежены. Только ты и я, Джонни. Если ты не застрелишь меня, я опять уйду безнаказанным.
— Ты говоришь так, будто хочешь быть застреленным, — хрипло отвечает Джон.
— Я говорю так, потому что хочу знать — хочешь ли ты застрелить меня, — поясняет Мориарти снисходительно. — Не подозревал в тебе замашек взбалмошной египетской царицы, Джонни, — убивать всякого, с кем ты займёшься сексом.
Джон судорожно сглатывает.
— Мы не занимались сексом.
— Помилуй, дорогуша, чем же мы с тобой занимаемся уже сколько недель подряд? — Мориарти кажется беспредельно изумленным, и только его глаза смеются, выдавая фарс и издевку. — Я согласен пойти на компромисс и назвать это прелюдией, но больше никаких уступок, мальчик мой.
Джон продолжает держать Мориарти на прицеле.
Мориарти облизывает губы.
— Я бы хотел, чтобы ты отымел меня этим пистолетом, — шепчет он, и Джон роняет пистолет на мостовую, потому что это последнее, что он ожидал услышать.
Пистолет стреляет от удара; пуля прошивает штанину джинсов Мориарти, не задев плоть.
— Я бы хотел, чтобы ты кончил, глядя на меня, на то, как я корчусь от боли и удовольствия, вгоняя в меня ствол заряженного пистолета снова и снова, — шепчет Мориарти, его глаза лихорадочно блестят, его слова обволакивают душной липкой паутиной, Джон задыхается, но не может двинуться и разорвать тенета. — Я бы хотел встать перед тобой на колени и взять у тебя в рот, чтобы ты видел мои распухшие губы на своём члене, хочу узнать твой вкус, хочу ощутить твою ладонь на своём затылке.
Он касается себя ладонью, накрывая уже подсыхающее влажное пятно, очень заметное на ткани джинсов.
Джон смотрит, как Мориарти ласкает себя.
— Я хочу познать тебя, Джонни, — шепчет Мориарти, прикрывая глаза, его ресницы дрожат, его губы пунцовые, как после косяка с марихуаной, его тело напряжено, растянуто между землей и темным небом, как единственная струна не то божественной, не то дьявольской скрипки.
Джон трясущимися руками нащупывает пистолет.
Где-то вдалеке раздаются выстрелы и крики.
Мориарти открывает глаза и отступает на шаг, опуская руку. Эластичные светло-голубые джинсы не скрывают ничего.
— У тебя есть последний шанс выстрелить, Джонни, — предупреждает он. — На таком расстоянии ты не промахнёшься, куда бы ни захотел попасть. Сердце, голова, живот? Или ты не хочешь меня убить, а хочешь отдать под суд за всё то, что перечислял наш незваный гость? — Мориарти небрежно пинает труп лысоватого агента. — Тогда нога или рука. Лучше, конечно, нога — надежнее, не даст сбежать. Если хочешь и отдать под суд, и отомстить, выбирай сустав. Коленный, локтевой. Очень больно, но не смертельно.
Джон чувствует, как дрожит его палец на спусковом крючке.
— Стреляй! — повелительный голос Мориарти настигает его, как удар хлыста.
И он стреляет.
Глава XII
Глава XII
Мориарти на руках Джона легче раненого сослуживца, легче кокетливой девушки. Его тело гуттаперчево-гибко, он изгибается в немыслимой изломанной позе, когда Джон поднимает его; голова безжизненно запрокидывается, рука, прижатая к груди Джона, вывернута под неудобным углом.
Джон отводит локоть чуть в сторону, чтобы поддержать Мориарти под затылок, как ребенка.
Его глаза закрыты, и из угла рта ползёт струйка крови.
Джон наклоняет голову и легко, бережно касается губами губ Мориарти — теплых и влажных от густой крови.
Кто-то заходит в переулок, Джон различает боковым зрением темную ткань полицейской формы и блестящие стволы пистолетов.
— Вызовите скорую, — говорит он.
* * *
Мориарти отвозят в больницу, где работает Джон, и там он сам перекладывает его на каталку, не доверяя персоналу. В холле агенты Майкрофта разбираются с полицией.
Джон наливает себе безвкусного горячего кофе из автомата и уходит ждать под дверью операционной.
— Поздравляю, доктор Уотсон, — появившийся словно из ниоткуда Майкрофт садится рядом. — Вы задержали опаснейшего преступника современности, что не удалось без вашей помощи всем британским службам охраны порядка.
Учитывая всё, что знает Майкрофт, эти слова выглядят издевкой.
Судя по благожелательной улыбке Майкрофта, это и есть издевка.
Джон делает глоток кофе, успевшего остыть.
Гадость.
— Мне хотелось бы услышать ваше профессиональное мнение, доктор Уотсон, — Майкрофт непрошибаемо вежлив, и Джону хочется выплеснуть ему в лицо содержимое своего пластикового стаканчика. — Он выживет и сможет предстать перед судом?
— Скорее всего, — откликается Джон.
Он закрывает глаза и представляет себе обритого Мориарти в тюремной робе, сидящего на койке в тесной одиночной камере. Джон никогда не был в тюрьме, и все его знания об этих заведениях почерпнуты из детективных фильмов, где реальность наверняка либо сильно приукрашена, либо сильно ухудшена в художественных целях, но это ему совершенно не мешает.
Мориарти на прогулке во дворе, за забором из колючей проволоки.
Мориарти в стерильной безликой столовой, с куском хлеба в руках.
Мориарти, приподнимающий брови в ответ на попытку некоего усредненного громилы воспользоваться им как женщиной, и быстрый просверк ножа.
Мориарти, под покровом ночи сбегающий из тюрьмы, оставив за собой шлейф трупов и полнейший хаос.
Мориарти.
Джон открывает глаза, и это немного помогает избавиться от навязчивых, лакированно-ярких картин.
— Как всякого законопослушного гражданина Великобритании, это, несомненно, должно вас радовать, — замечает Майкрофт, откинувшись на спинку стула. — Кстати, заверяю вас — ваше участие в деле не будет упомянуто на суде, вас не привлекут к ответственности за причинение тяжких телесных повреждений...
— Заткнитесь, — не выдерживает Джон. — Заткнитесь, мистер Холмс.
Благодушие и участливость слетают с Майкрофта, как плохо держащаяся маска.
— Запомните, доктор Уотсон, — говорит он тихо. — То, что вы всё ещё на свободе, — заслуга не ваша, а моего брата. Вы жестоко обидели его. То, что сделали с ним вы, не смогли сделать ни наркотики, ни ненависть и презрение окружающих, ничто из того, что ему довелось испытать. Но он всё ещё питает к вам привязанность, и только поэтому вы здесь, а не в тюремной камере, и не ждёте суда в качестве соучастника Джеймса Мориарти.
— Я не заслуживаю его привязанности, — Джон ставит стакан с кофе на пол.
Мысль о Шерлоке вызывает жгучий, всепоглощающий стыд.
Джон никогда не хотел причинять Шерлоку боль.
— Я знаю, — отвечает Майкрофт кратко.
Они сидят в молчании до тех пор, пока хирург не выходит из операционной, разминая уставшие пальцы, и не сообщает:
— Всё в порядке, господа. Он жив, а в скором времени будет и здоров.
* * *
Сегодняшняя смена выдаётся на удивление спокойной, словно перестрелки в том переулке за два квартала от дома Мэри Морстен выполнили часть нормы беспорядков на ночь. К пяти часам утра наступает непривычное затишье, и Марк ложится вздремнуть на трёх сдвинутых стульях рядом с селектором.
Джон одалживает у него сигарету, прежде чем он засыпает, и выходит курить на крыльцо больницы.
На стоянке припаркованы неприметные машины агентов — Джон отличает их от всех прочих с той же легкостью, с какой отличает красный сигнал светофора от зеленого. Он знает, что у палаты стерегут четверо, между тем как Мориарти ещё ни разу не приходил в сознание, а когда очнётся — будет слишком слаб от потери крови, чтобы попытаться сделать что-нибудь, кроме как дышать и, возможно, негромко говорить.
Дым тает в ночном воздухе — зыбкие светлые струйки, уносимые ветром. Джон выбрасывает сигарету, не докурив, и возвращается в больницу, чтобы сразу подняться на третий этаж и с уверенным видом пройти мимо скучающих агентов.
Ночь лунная, и в ярком свете лицо Мориарти на подушке легко различимо. Он спит в королевской позе, на спине, вольготно раскинув руки и ноги.
Джон садится рядом и смотрит, как выделяются черные волосы на белой наволочке.
Это напоминает ему о том, как когда-то — не так уж и давно — он сидел у постели Шерлока, едва вышедшего из комы.
Как случилось, что сейчас он сидит у постели Мориарти и борется с навязчивым желанием, почти что жизненной необходимостью подоткнуть съехавшее одеяло?
— У меня прыщ на носу или что? — спрашивает Мориарти, не открывая глаз.
Джон вздрагивает.
— Так ты не спишь?
— Нет, — фыркает Мориарти, — я разговариваю во сне.
Он открывает глаза — черные провалы в лучах лунного света.
— Любуешься плодами своего труда?
— Ты сам хотел, чтобы я выстрелил, — напоминает Джон. — Я так и поступил, какие могут быть претензии.
Джон не уверен, что это не сон. Правда, он так же не уверен, чей сон — его собственный, или отходящего от наркоза Мориарти.
— Иногда ты бываешь слишком послушным мальчиком, Джонни, — Мориарти улыбается. На его губах — следы запекшейся крови. — Или наоборот — слишком непослушным.
— Ты думал, что я не выстрелю? — спрашивает Джон.
— Я не знал, выстрелишь или нет, — Мориарти поворачивает голову, чтобы было удобнее смотреть на Джона, лунный свет очерчивает его скулу и запавшую щеку. — В этом вся прелесть, Джонни.
Джон невольно хмыкает. Понятие Мориарти о прелестном кардинальным образом не совпадает с его собственным.
— Как только я встану с этой в высшей степени неудобной кровати, меня ждёт суд, — говорит Мориарти так беззаботно, словно его ждёт пикник за городом, а не многолетнее тюремное заключение. — У тебя есть шанс, Джонни.
— Какой ещё шанс? — недопонимает Джон.
— Выбрать, — Мориарти улыбается. — Либо Шерлок, твоя сестра, вся твоя благополучная устроенная жизнь, в перспективе ещё более благополучная и устроенная. Либо я.
— Тебе не кажется, что выбор заведомо не в твою пользу? — спрашивает Джон.
— Я не знаю, — Мориарти негромко смеётся и тут же начинает кашлять.
Джон наливает в стакан воды из графина, стоящего на тумбочке, и подносит его к губам Мориарти.
Теперь это напоминает ту ночь, когда Мориарти пришёл в палату к Джону, вывернутому наизнанку сывороткой правды.
Всё повторяется, чудовищно, извращенно, словно насмехаясь над Джоном.
Мориарти пьёт, прикрыв глаза, Джон смотрит на его длинные ресницы.
Должно быть, это всё-таки сон.
Это должен быть сон.
— Благородный добрый доктор, — Мориарти вновь откидывается на подушку. — Стакан воды для поверженного противника — это так по-джентльменски, так по-рыцарски.
— Рыцари были теми ещё скотами, — зачем-то говорит Джон. — В большинстве своём они тянули все жилы из крестьян, грабили арабские города, прикрываясь идеями крестового похода, и беспробудно пили, пока прекрасные дамы портили себе последнее зрение, согнувшись над вышиванием.
— Твой жестокий реализм, дорогуша, способен разрушить любую сказку, — смеётся Мориарти. — Ты уже разрушил ту, которая была у вас на двоих с Шерлоком. Вошёл во вкус и крушишь всё подряд?
— Если бы ты не был уже на больничной койке, я бы врезал тебе за эти слова.
Если Мориарти позволит себе ещё хоть слово о Шерлоке, Джон ударит его, невзирая на то, что он и так еле жив.
Но Мориарти молчит.
Он пытается сесть. Это удается ему со второй попытки — он слишком слаб.
Он не произносит больше ни слова — лишь жадно, немигающе смотрит на Джона.
— Моя очередь поинтересоваться, нет ли у меня на носу прыща, — Джон с удивлением понимает, что пошутил.
Возможно, не слишком удачно. Но в последний раз его тянуло веселиться так давно, что он не может припомнить точной даты.
— Ты так расслаблен, Джонни, — говорит Мориарти. — Ты считаешь, что игра окончена?
— Ты в больнице, — напоминает Джон. — И выйдешь отсюда под конвоем прямиком по направлению к тюрьме, из которой можешь никогда не выбраться. Конечно, игра окончена. Ты проиграл.
Мориарти отбрасывает одеяло и спускает ноги с кровати.
— Далеко ты не уйдёшь, — замечает Джон. — И вообще говоря, после полостных операций не положено ходить, могут разойтись швы...
Профессиональные рекомендации Джона очевидно не интересны Мориарти.
Он поднимает руку и проводит ладонью по щеке Джона, по губам, по шее. Джон чувствует, как дрожат его пальцы.
Джону больше не хочется шутить и раздавать врачебные советы.
Желание дотронуться в ответ и желание немедленно уйти, сбежать смешиваются в равных долях и начинают раздирать его на части.
— Ты мой, Джонни, — шепчет Мориарти. — Ты принадлежишь мне, со всеми потрохами, от макушки до дурацких полосатых носков.
Его пальцы жгут лицо Джона, как раскаленное железо.
Джон чувствует, как Мориарти выводит на его щеке указательным пальцем большую букву «М».
«М» — Мориарти.
«М» — мой.
— Где бы ты ни был, где бы я ни был, ты принадлежишь мне, — в голосе Мориарти — нежность и горечь, острые, как скальпель. — Думаешь обо мне. Мечтаешь обо мне. Хочешь принадлежать мне.
— Я могу сказать тебе всё то же самое, — говорит Джон, хрипло, через силу. — И это будет правдой ровно настолько же.
Мориарти вздрагивает и опускает руку.
— Нельзя испечь пирог, не разбив яиц, — признаёт он. Его голос звенит, Джон знает эти нотки, эти оттенки интонаций, эту хрупкую грань нервного срыва.
— Кажется, твой пирог подгорел, — говорит Джон. — Так ли тебе весело сейчас, когда ты им давишься, как тогда, когда ты запихивал его в духовку?
Мориарти молчит.
— Тебе не весело, — отвечает за него Джон. — Тебе страшно.
— Выбор, Джонни, — напоминает Мориарти. — Всё, что у тебя есть, или я. Что ты выбираешь?
Джон не отвечает долгую минуту.
А потом встаёт и выходит из палаты.
* * *
Он заканчивает смену без происшествий и возвращается на Бейкер-стрит.
Шерлок спит, свернувшись в клубок из торчащих наружу локтей и коленей, укутанный халатом.
Джон осторожно гладит его по вьющимся волосам.
Всё, что у тебя есть.
У Джона больше ничего нет, но об этом знают только он и всеведущий Майкрофт.
Подобные секреты легко хранить; такая тайна, лежащая на поверхности, может оставаться нераскрытой долгие годы.
Джон не хочет для себя этих бесконечных лет, целой жизни в клетке из несбывшихся желаний и совершённых ошибок.
Он не представляет себе иного пути.
— Джон, — бормочет Шерлок сквозь сон, неразборчиво, очень тихо.
Шерлок ворочается во сне, устраиваясь поудобнее, и вновь затихает. Джон слушает, как выравнивается его дыхание, смотрит, как слегка разглаживается морщинка между нахмуренными бровями.
В своей спальне Джон с силой швыряет в стену фотоальбом — страницы протестующе шелестят, переплет ударяется о стену, а затем об пол с глухим стуком.
Выбирай, Джонни.
Я выбрал, напоминает себе Джон. Я ушёл.
Но я вернусь.
Безнадёжность накрывает Джона холодной солёной волной.
Он садится на кровать, сжимая ладонями виски — мысли, пульсирующие внутри, режут его голову на части, сверлят стенки черепа маленькими дрелями, сатанински хохочут.
Джону не хватает воздуха.
* * *
Три дня Джон не заходит в палату Мориарти. Три дня он меняется сменами с коллегами и спит урывками, по два-три часа, не раздеваясь.
Перед его глазами — кровь, раны, рвота, белые переломанные кости, вздувшиеся волдыри ожогов, бледные до синевы лица инфарктников, перекошенные улыбки инсультников, месиво из чьих-то внутренностей и дымящихся обломков металла после большой аварии.
Всё то, что составляет его повседневную благополучную и устроенную жизнь.
Медсестры флиртуют с агентами, которым совершенно нечего делать в коридоре у палаты, и с регулярностью утренних газет разносят по персоналу новости о состоянии особо опасного пациента.
Мориарти стабильно идёт на поправку.
На четвертый день по дороге домой Джон покупает в супермаркете большую бутылку виски.
Придя домой, он не находит там Шерлока, и миссис Хадсон охотно рассказывает ему, как приехал инспектор Лестрейд, принес весть о тройном убийстве без признаков насилия и уговорил Шерлока хотя бы взглянуть.
Миссис Хадсон искренне рада, что Шерлок вновь занимается расследованиями.
Джон находит в себе силы улыбнуться ей и забывает пакет с виски в прихожей.
В гостиной он садится в кресло и засыпает, чувствуя, как ноет нога. Череп злорадно скалится на него с каминной полки. Выбирай, Джонни.
В восемь вечера он возвращается в больницу, голова у него пустая, как у черепа, внутри звонко и гулко. В его кармане — армейский нож из нержавеющей стали.
Медсестра Нэнси, на которую он натыкается в холле, толкает перед собой металлическую тележку с лекарствами по направлению к лифту.
— Развозите по палатам? — Джон кивает на ровные ряды прозрачных стаканчиков с таблетками, пакетов для капельниц, планшет со списком пациентов и предписаниями врачей.
— Как обычно, — отзывается она. — Слышали новость?
— Новость?
— Пациент из сорок девятой сбежал, тот, который жутко опасный преступник, — азартно шепчет Нэнси. — Словно в воздухе растворился. К нему врач днём заходит, а там — никого, только подушка зачем-то вся водой залита, и стакан разбитый на простыне. Ой, что было...
Джон с легкостью может представить себе, что было.
Чего он не представляет, так это того, что теперь будет.
@темы: Texts, Watson+Moriarty=BANG!, "Фотоальбом", Sherlock Holmes
-
-
22.03.2011 в 19:30читать дальше
-
-
22.03.2011 в 19:45Дошел, но меня отвлекли непредвиденные обстоятельства в реале.
Вижу
-
-
22.03.2011 в 19:50В отправленных должно быть видно, заклинило ли тебя ))))
-
-
22.03.2011 в 20:33В отправленных должно быть видно, заклинило ли тебя ))))
В отправленных было видно, что не заклинило, но я порой сомневаюсь в том, что вижу, и в своей вменяемости,
и в своём компе-
-
22.03.2011 в 20:44Бывает такое, особенно после долгого трудного дня ))))
-
-
22.03.2011 в 20:52Такое бывает и по жизни
-
-
23.03.2011 в 20:25поток сознания
-
-
23.03.2011 в 21:22Спасибо за пространный и подробный отзыв
После того, как жажда Джона будет хотя бы относительно утолена – не очнется ли он в абсолютной и не милосердной пустоте, один, без какой-либо опоры и иллюзий?
Так и будет. Один, поскольку Джим - не попутчик, а всё ещё враг и останется таковым. Без опоры, поскольку прежнюю жизнь он оставил в пыли на заднем дворе больницы. Без иллюзий, поскольку ими он уже сыт по горло.
не кажется, чтобы удержаться в седле с Джимом, Джону надо будет стать кем-то совсем другим, совсем НЕ-Джоном Уотсоном. Или просто перестать существовать.
Он приложит все усилия, чтобы оставаться собой
-
-
24.03.2011 в 18:58Помоги Джону небо!.. Его ждут все круги рая и ада. Но бегать всю жизнь от того, что он испытывал к Мориарти, все равно невозможно.
Порадовало наблюдение: Джон запрещает Мориарти даже произносить имя Шерлока. Значит, у Джона есть неприкосновенные уголки души, и власть Джима над ним не безгранична. Впрочем, было бы иначе – Джим бы так не сходил по нему с ума.
Кто знает, получится ли у него.
Кто знает...
Спасибо вам, дорогой автор, за такое неоднозначное произведение и вызванную им бурю эмоций!
-
-
24.03.2011 в 19:30Его ждут все круги рая и ада. Но бегать всю жизнь от того, что он испытывал к Мориарти, все равно невозможно.
Вы абсолютно правы
Значит, у Джона есть неприкосновенные уголки души, и власть Джима над ним не безгранична.
Спасибо вам, что прочли и откликнулись
-
-
10.04.2011 в 23:08Это великое мастерство заставить полюбить абсолютно не мой пейринг. В текст я влюбилась и поверила.
Спасибо!!
-
-
11.04.2011 в 20:01Спасибо за комплименты тексту
-
-
14.07.2014 в 07:51Спасибо вам огромное за этот фанфик! Буду перечитывать и не раз. Словами не описать как мне понравилось. Попыталась да и то не удалось. Лучи любви вам за такое сокровище!