Для Katherine.

[ciclamino]

Турлоу/Пятый Доктор, Тиган, PG-13, драббл.

Тиган – разумная девушка и признаёт за собой недостатки, которые частенько оборачиваются преимуществами. Безапелляционность, подозрительность, стремление действовать прежде, чем думать, неуёмное любопытство, воля, железная настолько, что то и дело превращается в непрошибаемое упрямство. Все они помогают ей быть чувствительной к малейшим изменениям вокруг и, как правило, спасают ей жизнь; поэтому она не сразу распознаёт подвох, когда речь не идёт о жизни и смерти.

Речь идёт о Докторе и Турлоу.

Нет, она не чувствует себя лишней; нет, они ничего не выказывают явно. Она ловит их полуфразы, их внимательные взгляды друг на друга, запоминает сбившийся набок галстук Турлоу и несмятую постель в его комнате. Она смотрит на то, как они склоняются над консолью, споря о чём-то техническом и сложном, и на ум ей приходит ясная, четкая мысль: между ними что-то происходит. Тиган знает: Доктор – не просто чудак в синей полицейской будке, Турлоу – не просто недисциплинированный земной школьник, и вместе они не просто путешественник и его спутник, а нечто совсем иное.

Когда однажды им троим в очередной раз грозит смерть, Тиган не может удержаться – любопытство когда-нибудь сведёт её в могилу, но, скорее всего, не в этот раз – и бросает взгляд на их руки. На тесно переплетенные, побелевшие пальцы. На соприкасающиеся рукава пиджаков – выцветший черный и бежевый.

Когда они – в очередной раз – выживают, Турлоу берет Доктора за плечо, притягивает к себе и целует.

Тиган несколько секунд думает, как отреагировать, а потом молча уходит в ТАРДИС и говорит ей, касаясь консоли:

- Ох уж эти мальчишки.

ТАРДИС откликается согласным переливчатым гудением.

Тиган улыбается.


Пятый/Турлоу и некоторые их страхи, PG, 624 слова.

- Доктор? Доктор!

Турлоу оборачивается, вправо, влево; отступает на шаг, на два, пока не упирается лопатками в холодное стекло.

- Доктор!

Между зеркалами раскатывается эхо. Турлоу вытягивает руку вперед и касается руки своего отражения.

Рука отражения холодна и тверда, как положено стеклу, но отражение улыбается, в то время как сам Турлоу - нет; его ладонь потеет от страха и соскальзывает вниз. Отражение хмурится и пропадает, мутнея медленно, до тех пор, пока не становится невозможно отличить его от стекла.

- Доктор, - шепчет Турлоу.

Доктор подходит к нему из глубин зеркала. С каждым шагом Доктор множится, бесчисленные преломленные Доктора окружают Турлоу.

Турлоу срывается с места и бежит. Доктор в зеркале несется бок о бок с ним, не отставая и не обгоняя; Турлоу заносит на поворотах, он больно врезается плечом в зеркало – оно отзывается глухим звоном и чуть пружинит. Он останавливается только тогда, когда больше не в силах бежать дальше.

Он упирается кулаками в колени и ловит ртом пыльный воздух.

Его плеча касаются, и он выпрямляется стремительно, как отпущенная пружина.

- Доктор! – Турлоу оборачивается.

Это действительно Доктор.

Другого плеча касаются, уже с другой стороны. Это тоже Доктор.

Третий Доктор берет его за руку, а четвертый проводит по волосам на макушке Турлоу.

Если бы Турлоу верил в какого-нибудь бога, было бы самое время начинать молиться. Но вместо этого Турлоу остаётся только зажмуриться и с силой выбросить вперед руку со сжатым кулаком: единственный способ заставить зеркало перестать отражать – разбить его, единственный способ не видеть иллюзий – лишить себя такой возможности.

Сначала он слышит звон осыпающихся осколков; и только потом чувствует боль.

Вокруг тихо; Турлоу в одиночестве, и сквозь пролом в зеркальной стене льётся солнечный свет. Несколькими пинками Турлоу расширяет пролом и выбирается наружу, на влажную после дождя, сыто чавкающую землю, и садится, потому что колени его решительно подгибаются. С руки капает кровь, и Турлоу морщится, когда жгучая настойчивая боль от осколков ползет вверх, добираясь чуть ли не до локтя.

- Ты ранен? – Доктор в своих светлых брюках плюхается в грязь перед Турлоу, и её щедрые брызги оседают у Турлоу на лице. Он чувствует, как жирные куски земли сползают по щекам, и это неприятно.

- Ты настоящий, - говорит Турлоу полувопросительно. Он не вполне уверен, что готов к ещё одной схватке с сонмом несуществующих Докторов.

- Ты тоже, - замечает Доктор с явным облегчением в голосе.

Турлоу начинает смеяться, но смех быстро переходит в икоту. Надо думать, Доктора, в свою очередь, атаковала толпа Турлоу; ну что же, Доктору повезло, что это не была, скажем, толпа Тиган. Хотя Тиган здесь нет, и с этой точки зрения повезло уже ей.

Доктор вынимает осколки из руки Турлоу, быстро и деловито, и отбрасывает их в сторону не глядя.

- Когда мы вернемся в ТАРДИС, она тебя просканирует, - Доктор придирчиво оглядывает свою работу и перевязывает ладонь Турлоу носовым платком в шотландскую клеточку. – Невидимые глазу осколки могли остаться в ране.

- Хорошо, - соглашается Турлоу. Он согласился бы прямо сейчас на всё, что угодно – кроме, разве что, предложения немедленно вернуться в тот зеркальный лабиринт. – Доктор…

- Да?

- Это точно ты? – Турлоу знает, что вопроса глупее, чем этот, сложно придумать, но страх попасться на удочку кошмара, очередного обмана противно холодит ему внутренности.

- Это я, - серьёзно отвечает Доктор. – Совершенно точно – я.

Он обнимает Турлоу за плечи и притягивает его голову к своей груди; его колени сильнее вдавливаются во влажную грязь. Турлоу осторожно, чтобы не задеть повязку, смыкает руки за спиной Доктора и полной грудью вдыхает запах Доктора – древний, терпкий, прохладный, летучий запах времени и вечности.

Только теперь он чувствует, что снова может как следует дышать.

Губы Доктора касаются нагретого солнцем темени Турлоу.

Турлоу слушает перестук двух сердец и загадывает, что через пять двойных ударов он поднимет голову и поцелует Доктора как следует – живого, настоящего Доктора из плоти и крови.

Раз. Два. Три, четыре.

Пять.

Восьмой Доктор/Турлоу; PG-13, оставляющий R за кадром.
Я ещё не видела фильм с Восьмым и не слушала BFA с ним; однако, это меня не остановило. Вольной иллюстрацией происходящего можно посчитать этот арт. 403 слова.

Турлоу бросает Доктору яблоко, и тот ловит, не отводя от Турлоу настороженного взгляда.

- Я всё ещё не убежден, что знаю тебя, - предупреждает Доктор, прежде чем вгрызться в хрусткое яблоко так сосредоточенно и увлеченно, словно он и вовсе не опасается подозрительного незнакомца Турлоу.

Хотя кому, как не Турлоу, знать, насколько обманчива беспечность Доктора. И насколько она, если на то пошло, искренна.

Турлоу наблюдает за Доктором, приподнявшись на локтях. Длинные вьющиеся волосы давно пора расчесать – короткая стрижка была куда как практичнее; глаза у этого Доктора большие и грустные, ещё грустнее, чем у того, которого помнит Турлоу, - словно этот Доктор знает что-то такое, чего он не может избежать, но очень хотел бы. Турлоу предполагает, что, вполне возможно, так и есть. С Повелителями времени никогда нельзя сказать точно.

- Я, в свою очередь, не могу поверить, что ты меня забыл, - говорит Турлоу. – Должно быть, кто-то намеренно лишил тебя памяти. Или что-то случилось… само. С тобой так часто бывает.

- Ты не похож на того, кому нравится, когда что-то происходит само по себе, - замечает Доктор. Нежно-оранжевые лучи солнца Триона окружают его силуэт клубящейся дымкой. – Расскажи мне. Расскажи, чем мы связаны. Я хочу знать.

- Ты всегда хочешь знать, - улыбается Турлоу. – Всегда, обо всём. – Это несколько странно – испытывать ностальгию по Доктору, лежа на траве в полутора шагах от него же, но Турлоу сложно с собой справиться. – Я путешествовал с тобой некоторое время, когда ты был в пятом воплощении.

- Я помню Ниссу и Пери, - медленно говорит Доктор. – Помню Тиган и Адрика. Но не тебя. Хотя мне кажется, будто в моих воспоминаниях чего-то не хватает.

- Кого-то, а не чего-то, - несколько уязвленно поправляет Турлоу.

Некоторое время они молчат, и Доктор догрызает яблоко, а Турлоу вдыхает полной грудью запах сухой травы и яблочного сока.

- Есть кое-что, что ты наверняка вспомнишь, - Турлоу перекатывается на живот и берет Доктора за руку. Касается губами ровного двойного пульса на запястье.

Под его губами этот пульс учащается вдвое, и Турлоу медленно ведет языком по вене, от основания ладони вверх, насколько позволяют длинные рукава Доктора.

Доктор опрокидывает Турлоу на спину и прижимает его руки к земле, прежде чем поцеловать. У Доктора влажные от яблока губы, и сухая трава колет Турлоу шею; он рывком высвобождает руки и стягивает с Доктора его плотный, длинный, неудобный камзол.

Если Доктор не вспомнит прошлое, Турлоу даст ему настоящее. Настоящего было достаточно для них двоих тогда, в прошлом.

Его должно хватить и теперь.

Пятый/Турлоу, PG, 552 слова.
Ночь в ТАРДИС. Одна из тех, что наступали между Resurrection of the Daleks и Planet of Fire. Возможно, несколько не то, чего хотелось Katherine.

Турлоу не спится во время условных ночей, когда ТАРДИС с приглушенным светом летит через временной вихрь – или не летит, а, скорее, остаётся на одном и том же месте и одновременно на всех местах во всём времени. Турлоу нравится думать об этом – это жутковато, но захватывающе. Как и вся жизнь с Доктором.

Он бредет по длинным коридорам, спускается и поднимается по лестницам – каменным, деревянным, мраморным. Люк в полу открывается перед ним сам, и он, поколебавшись, берется за тянущуюся вниз веревочную лестницу.

Лестница приводит его в огромную комнату с бассейном – шаги Турлоу на скользком полу отдаются эхом, и его отражение в воде рябит и дробится. Он сбрасывает одежду и ныряет в прохладную воду, и плывёт всё ниже и ниже, но так и не достигает дна.

Когда он выныривает, Доктор, заложив руки за спину, стоит на краю бассейна. Турлоу обтирает с лица капли открытой ладонью и говорит:

- Добрый вечер.

- Я думал, что сбросил бассейн в пространство вместе с другими комнатами, - отзывается Доктор невпопад. – Но он всегда возвращается так или иначе, или я путаю и сбрасываю что-то другое. Интересно, что.

Он делает шаг вперед и солдатиком уходит под воду. Турлоу подплывает к нему и цепляется за край бассейна, и ждёт, пока Доктор вынырнет, чтобы заметить:

- Все разумные существа, о которых я знаю, снимают одежду, прежде чем лезть в воду.

Доктор фыркает и встряхивает головой в безуспешной попытке убрать со лба и щёк мокрые прилипшие волосы. Турлоу колеблется с секунду, а потом протягивает руку, чтобы помочь. Доктор не отстраняется от прикосновения, и Турлоу кажется,что это привилегия, позволенная немногим, – трогать Доктора вот так, жестом небрежной заботы, насквозь промокшего Доктора с рассеянным взглядом.

«Зачем устраивать ночь, если никто на борту не спит», - думает Турлоу.

- Наперегонки до дальнего бортика? – предлагает Доктор.

Турлоу не знает, насколько хорош в плавании Доктор, но сам он – не очень. По правде сказать, его умений хватает на то, чтобы держаться на воде и медленно по ней передвигаться.

- Я проиграю, - указывает он на очевидный факт.

- Я дам тебе фору.

- Ты уже давал мне фору, - Турлоу вдруг замечает, что всё ещё касается кончиками пальцев щеки Доктора, и отдёргивает руку. – Много раз. Правда, я так и не понимаю, почему.

Возможно, у ночи в конце концов есть свой смысл. Если бы лампы под потолком бассейна сияли ярче, так, что было бы видно дно бассейна и можно было понять, не засох ли очередной побег сельдерея на лацкане Доктора, - стал ли бы Турлоу задавать этот косвенный вопрос? И стал бы Доктор на него отвечать?

- Я просто верю в тебя, Визлор Турлоу, - торжественно говорит Доктор, и Турлоу невольно давится смехом.

Отчего-то трудно перестать смеяться, и Турлоу хихикает на глазах у серьезного Доктора, и чем сильнее он давит это хихиканье, тем сильнее оно прорывается наружу.

Доктор кладёт руку ему на плечо, и смех уходит сам собой. Турлоу поднимает взгляд и смотрит прямо в светлые, очень старые глаза Доктора.

Лампы под потолком гаснут окончательно; последние блики света пробегают по воде, прежде чем остаётся только кромешная темнота, только прохладные пальцы Доктора на голом плече Турлоу, звук дыхания и непривычный жар в кончиках ушей.

- Наверное, нам пора вылезать из воды, - говорит Турлоу.

- Наверное, - соглашается Доктор.

Ни один из них не делает движения к бортику.

Условная ночь простирается над ними, и до утра всегда будет столько времени, сколько они захотят.

Update.
Турлоу/Джек. Продолжение драббла, написанного на DW One String. PG-13, 602 слова.
Я не вполне довольна результатом, но так или иначе, как представляется мне, это единственный вариант продолжения, возможный для этой истории.

Первый драббл с DW One String.

Турлоу и Джек ещё не повстречали Доктора. Информация о Трионе взята из романа Turlough and the Earthlink Dilemma.
566 слов.

Корабль Джека вместе с полевым госпиталем Чула, надежно укрытым в грузовом отсеке, пришвартован к орбитальной станции; прежде, чем уйти, Джек оглядывает его - ласково, словно очередного случайного любовника.

В баре на станции Триона многолюдно, но никому нет ни до кого дела. Джеку нравится эта планета как раз за безразличие к чужим делам - он находит высокомерие местных Имперских Кланов очаровательным - а в эти дни ещё и за то, что назревающая революция уменьшает шансы на то, что какой-нибудь пытливый таможенник заинтересуется Джеком, практически до нуля. Конечно, для полной гарантии безопасности стоило бы отправиться куда-то, где ещё нет межпланетной таможни, но Джеку хочется ещё немного побыть в окружении привычных ему технологий и нравов.

- Джин-тоник, пожалуйста, - Джек улыбается девушке за барной стойкой - ровно настолько, чтобы та вспыхнула и немедленно принялась за заказ.

- Не советую, - говорит сосед Джека по барной стойке. - Здесь отвратительный тоник.

- Специалист? - ухмыляется Джек, чувствуя, как кровь начинает приливать к щекам - верный признак того, что организм отреагировал на собеседника и начал феромонную атаку.

- Можно сказать и так, - сосед приподнимает в знак приветствия стакан с чистой водой. - Турлоу.

- Джек.

На Турлоу - потрепанный комбинезон со знаками отличия астрофизика одного из многочисленных Клановых исследовательских институтов; у него прозрачные глаза, некрасивое лицо и огненно-рыжие волосы.

Джек любит играть с огнём.

- Воспитанные существа с подобным уровнем феромонов обычно пользуются специальными лекарствами, прежде чем отправляться в публичные места, - говорит Турлоу.

- Боюсь, я плохо воспитан, - сознаётся Джек беспечно. Это старая игра, знакомая Джеку до мелочей, и она никогда не надоедает ему. - А как насчёт тебя?

- Мои манеры всегда оставляли желать лучшего, - Турлоу отпивает глоток воды и облизывает губы - мимолетным, быстрым жестом. Наслаждение - играть с тем, кто так же хорошо, как ты, ориентируется в правилах.

Джеку подают джин-тоник, и он благодарит, не сводя взгляда с Турлоу. Последний чувствует себя в центре внимания как рыба в воде.

- Быть может, что-нибудь покрепче воды? - предлагает Джек.

- Не стоит, - Турлоу обхватывает стакан обеими руками и слегка покачивает в ладонях. Его руки дрожат, вода в стакане идёт мелкой, почти невидимой рябью. - Мне лучше оставаться трезвым.

Джек вопросительно приподнимает брови.

- Там, внизу, - Турлоу указывает на пол, подразумевая Трион, - сегодня утром вспыхнуло восстание. Не в первый раз; но сегодня оно впервые организовано и даже, как ни странно, организовано вполне толково. Сейчас полдень. К ужину мой Клан будет свергнут, и мне предложат либо служить новому режиму, либо подвергнуться наказанию, которое придёт в голову свежеиспеченному правительству, - ссылка, казнь, тюрьма. Не хотелось бы приходить на собственный суд пьяным.

- Как насчёт варианта "сбежать, пока революция не добралась до этой станции"? - Джек вовсе не уверен, что хочет предложить подвезти Турлоу до соседней Солнечной системы - у Турлоу буквально написано на лице, что он - ходячая проблема; но любопытство грызёт Джека, и он не может не спросить.

Турлоу качает головой.

- Есть вещи, от которых не сбежишь. Никогда.

Джек не вполне уверен, что понимает, о чём говорит Турлоу, но это не мешает им всё же провести пару приятных часов в отдельном номере станционной гостиницы перед тем, как Джек улетает.

Он понимает это довольно скоро - на Земле, в разгар Лондонского Блица.

Иногда Джек гадает, как сложилась судьба Турлоу, и не пришлось ли ему отступиться от тех своих слов, чтобы спасти собственную покрытую веснушками шкуру.

Возможно, когда-нибудь он узнает ответы на эти вопросы лично.

Продолжение

Вспомнить Турлоу и сложно, и просто одновременно. Как птенец из скорлупы, из глубин памяти пробивается смутное воспоминание о мягких волосах, безнадежно смятом комбинезоне астрофизика и страхе в голосе — тем более сильном, что готовность принять неизбежное перекрывает его. Память Джека вмещает многие века, но остаётся человеческой, и что-то он забывает, а что-то хочет забыть, и обычно ему это удаётся.

— Похоже, я много пропустил, — Джек целует Турлоу в губы в знак приветствия, и тело реагирует на это прикосновение так же, как и тысячу и одну жизнь назад. — Кажется, в прошлый раз у вас начиналась революция, и тебя собирались казнить?

— Как видишь, меня не казнили, — Турлоу поднимает руку, подзывая девушку за стойкой, и Джек зачарован расторопностью, с которой девушка повинуется малейшему жесту Турлоу. — Правда, сослали в ужасающую дыру на задворках Вселенной, но, в конечном итоге, всё обернулось к лучшему. Джин-тоник для моего друга, пожалуйста.

— Вот как? — Джеку кажется, что за словами Турлоу кроется нечто важное, но он пока не может понять, что именно.

Турлоу улыбается. В его чашке на этот раз не вода, но чай — земной чай, судя по запаху.

— Тебе что-нибудь говорит имя «Доктор», Джек? — спрашивает он, и в его словах нежность, знакомая Джеку слишком хорошо.

— Больше, чем нужно, — сознаётся Джек. — И гораздо меньше, чем я хотел бы.

— Твоё здоровье, — говорит Турлоу и поднимает свою чашку, и Джек поднимает свой бокал с джин-тоником.

В этот раз тоник — отличного качества.

— Так что ты теперь, национальный герой? — интересуется Джек. На стене за стойкой — фотография Турлоу, отмахивающегося от фотографа; в глазах Турлоу — спокойствие, которого в них не было прежде.

— Что-то вроде того. Долгая история.

— У меня есть время. Очень много времени.

— История в обмен на историю, — предлагает Турлоу.

— Моя история намного длиннее твоей, — предупреждает Джек.

Турлоу смеётся и допивает чай залпом.

— В таком случае, можешь начать прямо сейчас.

И Джек начинает рассказывать. Он говорит долго, до тех пор, пока в суточном цикле станции не наступает ночь, и бар не закрывается.

Среди смятых простыней, обнимая Турлоу, чувствуя его тепло, размеренную пульсацию крови под его кожей, летучую влагу их общего пота, Джек слушает его историю; и временной вихрь внутри Джека слегка жжёт нервные окончания, словно затягивая некую рану, о существовании которой он даже не подозревал.

— Ты не спросил, каково это — быть бессмертным, — говорит Джек.

— Мои способности к логическому мышлению позволяют заключить, что это далеко не всегда приятно, — Турлоу говорит чуть снисходительно, и Джеку хочется либо щелкнуть его по носу, либо заткнуть поцелуем, но он не делает ни того, ни другого. — С другой стороны, — Турлоу становится серьезным, и Джек хмурится, — ты ведь не жалеешь о том, что за знакомство с Доктором ты будешь расплачиваться, пока вселенная не погибнет, и, возможно, после этого.

Это не вопрос, это утверждение. Для второй встречи Турлоу знает Джека слишком хорошо, но Джека это не тревожит. В конце концов, ему тоже известно о Турлоу больше, чем кому бы то ни было другому. Даже Доктору.

О том, что приходит утро, они узнают по звуку деловитых шагов в коридоре и отдалённым разговорам. Джек слушает эти звуки, примостив подбородок на затылке Турлоу так, чтобы волосы не щекотали, и думает о том, что по вселенной тут и там разбросаны такие же, как они, тоскующие по звуку дематериализующейся ТАРДИС. Отчего-то эта тоска, разделенная на двоих, становится вполне терпимой и даже сладкой — в той мере, в какой сладок засахарившийся мёд.

Джеку пора уходить, и у Турлоу наверняка есть дела.

Они продолжают лежать на кровати в тесном гостиничном номере без окон, и за запертой дверью звуки дня приглушены и неразборчивы, и словно бы вовсе не существуют.

— Почему бы тебе не остаться ненадолго на Трионе, — говорит Турлоу, глядя в потолок.

— Почему бы и нет, — говорит Джек.

Действительно, почему бы и нет.

Так или иначе, у него в запасе очень много времени.